Выбрать главу

Чтобы доставить нас в Мемфис, Небамун нанял суденышко — небольшое, но достаточно вместительное. Там имелось место для сна, ведь путь занимал несколько дней. Ветер в ту пору главенствовал северный, он дул против течения, что было нам на руку.

Мы направили паруса на восток как раз на восходе солнца. Лик Ра, достославного светила, поднимался из окаймлявшей водную гладь зеленой щетины папируса и тростника. Ранний ветерок, поигрывая на воде, наполнил наш парус, и мы отплыли навстречу Ра.

До дальней стороны озера, где каналы соединяются с Нилом, мы добрались уже ближе к вечеру. Лодочник бросил взгляд на небо и сказал, что нам следует бросить якорь, укрывшись на ночь среди камышей и огромных листьев кувшинок. Мы, разумеется, отнеслись к этому с горячим одобрением. Проснувшись посреди ночи, я услышала плеск воды, мягко ударявшей о борта лодки, шуршание стеблей папируса и крик ночной цапли где-то в зарослях. Во дворце на золоченой кровати мне никогда не спалось так хорошо.

На рассвете с болота поднялись туманы, как будто ночные духи рассеялись, убоявшись явления лика Ра. В скором времени мы уже плыли по Нилу, точнее, по его так называемому Канопскому рукаву.

В школе на уроках географии нас заставляли учить названия всех семи рукавов Дельты, и каждый образованный египтянин знал, что Канопский, Больбитинский, Себеннитский, Фатнитский, Мендесийский, Танитский и Пелузийский рукава отходят от основного русла Нила, как семь лепестков от черенка лотоса.

Канопский рукав неширокий. С обеих сторон его окружают виноградники и финиковые пальмы. Влажное плодородие прилежащих земель бросается в глаза благодаря исключительно сочной зелени, с живым цветом которой не сравниться ни малахиту в дворцовых залах, ни изумрудам в браслетах знати. Зеленый цвет — самый любимый в Египте, ибо это цвет жизни, цвет плодоносящей земли, с таким трудом отвоеванной у пустыни.

Река приняла зеленоватый оттенок. Как мне говорили, он называется «нильской зеленью», потому что нигде в мире не найдешь другого цвета, чтобы точно ему соответствовал.

— Но когда Нил поднимается, цвет меняется, — сказал Небамун. — Хапи, бог Нила, наполняет его дарующим жизнь бурым веществом, что приносит река с далекого юга, от своего истока. Когда вода разливается по нашим полям, жизнетворный ил смешивается с нашей почвой и обновляет ее силой своей магии. Вскоре подъем начнется снова. Это всегда происходит после восхода Сириуса на небосклоне.

Я улыбнулась. Неужели он действительно верит в Хапи, жирное божество Нила, и в его кувшины, питающие реку? Я знала, что один из моих предков, Птолемей Третий, пытался обнаружить исток Нила, ибо греки стремятся найти всему научное, а не божественное объяснение. Точнее сказать, они в первую очередь прибегают к науке, а когда она не дает ответа, вспоминают о богах. Однако предпринятые поиски результата не дали. Возможно, там и вправду Хапи.

Я откинулась назад и опустила руку в воду; пока мы плавно двигались, казалось, что лодка катится по бескрайним зеленеющим полям, по огромной равнине — такой изобильной и щедрой, что она казалась обителью блаженных. Плодородие достигалось за счет тысяч оросительных каналов, распространявших нильскую воду, и неустанного труда ослов — животные вращали колеса, обеспечивавшие подъем воды. Повсюду виднелись скопления домов из глинобитных кирпичей, поля были полны людей. Все это разительно отличалось от Александрии с ее голубым морем и белым мрамором; основными здешними цветами были зеленый и бурый. Другое важное отличие — все люди казались похожими друг на друга: одинаково одетые, с одним и тем же цветом кожи и волос. Не то что у нас в столице, где проживает великое множество народов и каждая улица напоминает базар.

Зато на реке пестрели самые разнообразные лодки: юркие тростниковые скорлупки с загнутыми носами, широкие грузовые баржи, перевозящие зерно и строительный камень, рыбачьи суденышки с маленькими парусами и прогулочные лодки с тростниковыми навесами от солнца. Царило такое оживление, будто мы прибыли на праздник.

Неожиданно Небамун указал на вытоптанный прибрежный виноградник, откуда к реке вела дорожка вроде бычьей тропы.

— Гляньте-ка! Это гиппопотам!