— Неужели? — ахаю я с притворным удивлением.
— Грейер, пойди принеси подарок для няни. Он убегает. Я отдаю ей еще один сверток.
— А это для Грейера.
— Няня, вот твой подарок, няня! Веселого Рождества, няня! — тараторит Грейер, отдавая мне коробочку с эмблемой «Сакса».
— Большое спасибо.
— А где мой? Где мой? — подпрыгивает он.
— У твоей мамы, и можешь открыть его, когда я уйду.
Я торопливо накидываю пальто, поскольку миссис N.
уже держит лифт.
— Веселого Рождества, — говорит она на прощание.
— До свидания, няня! — кричит Грейер, беспорядочно размахивая руками.
— До свидания, Грейер! Веселого Рождества.
У меня не хватает терпения дождаться, пока лифт спустится вниз. Я воображаю Париж, и сумочки, и бесконечное множество поездок в Кембридж. Но сначала раскрываю открытку и читаю:
Дорогая няня! Не знаю, что бы мы делали без вас!
С любовью, семья N.
Я разрываю упаковку, вскрываю коробочку и начинаю рыться в цветных бумажных салфетках.
Никакого конверта. О Боже, никакого конверта!
Я переворачиваю коробочку. Тонны салфеток разлетаются в разные стороны, и наконец на пол лифта с легким стуком падает что-то черное и мохнатое. Я падаю на колени и набрасываюсь на это черное, как собака на кость. Разгребаю яркую груду салфеток, нахожу свое сокровище, и… и… и… это меховые наушники. Всего лишь наушники.
Только наушники.
Наушники!
НАУШНИКИ!!!!!
Глава 5
ПЕРЕДЫШКА
Нянюшка считала, что О'Хара принадлежат ей телом и душой, что их секреты — ее секреты, и малейшего намека на тайну оказывалось достаточно, чтобы она пускалась по следу не менее самозабвенно, чем гончая.
— Бабушка повсюду тебя ищет! Пора разрезать торт, — объявляю я отцу, входя в бабушкину гардеробную, где он наслаждается краткой передышкой от шумного празднования Нового года, совмещенного на этот раз с его пятидесятилетним юбилеем, устроенного бабушкой для «единственного сына, которым одарил Господь».
— Быстро закрой дверь! Я еще не готов: слишком много народа.
Несмотря на раскованно-богемную обстановку вечеринки, большинство художников и писателей, собравшихся здесь, сочли нужным надеть смокинги, единственное, что, как настоятельно подчеркивал отец, он никогда на себя не напялит. Ни за что. Ни ради кого!
— Кто мы, спрашивается, чертовы Кеннеди? — последовал вполне резонный ответ на попытку бабушки убедить его в необходимости надеть вечерний костюм.
А вот меня не нужно дважды просить влезть в платье, наоборот, я безумно рада редкой возможности отдохнуть от /Своих свитеров с джинсами и выглядеть истинной леди.
— Правда, я не слишком сильна в уговорах, зато явилась с дарами, — говорю я, протягивая ему бокал с шампанским.
Он улыбается, делает большой глоток и ставит бокал на зеркальный туалетный столик, рядом со своей задранной ногой. Откладывает кроссворд из «Тайме», который все это время разгадывал, и знаком приглашает меня сесть. Я, в облаке черного шифона, плюхаюсь на мягкий кремовый ковер и пью из своего бокала. Из гостиной доносятся приглушенный смех и оркестровая музыка.
— Па, тебе следует выйти к гостям, поверь, все не так уж плохо. Тот парень, писатель, который приехал из Китая, тоже не надел галстук. Можешь общаться с ним.
Он снимает очки.
— Если уж общаться, так с дочерью. Как дела, фея? Успокоилась?
Новая волна ярости окатывает меня, унося праздничное настроение, владевшее мной почти весь вечер.
— Уф, эта баба! — шиплю я, сразу обмякнув. — Последний месяц я работала по восемьдесят часов в неделю, и ради чего? Не знаешь? Так я скажу! Ради наушников!
Волосы падают мне на глаза, но я, не откидывая их, продолжаю смотреть на сцену, где ряд черных лодочек сменяется многоцветной радугой китайских шлепанцев.
— Ах да, я и забыл! Прошло целых пятнадцать минут с тех пор, как мы в последний раз говорили на эту тему!
— Какую тему? — интересуется мать, проскальзывая в дверь с тарелкой закусок в одной руке и бутылкой шампанского — в другой.
— Могу дать подсказку, — сухо предлагает он, поднимая бокал, — ты носишь их вместо шляпы.
— Боже! Опять?! Хватит, Нэн, сегодня Новый год! Почему бы тебе не отдохнуть?
Она падает в шезлонг, подбирает под себя ноги и отдает отцу тарелку.
Я приподнимаюсь и тянусь к бутылке.
— Ма, я не могу! Не могу забыть об этом! С таким же успехом она могла плюнуть мне в лицо и извалять в грязи! Все знают, что на Рождество полагается солидный бонус. Так было, есть и будет! Иначе с чего бы мне тратить на нее столько времени?! Должна же я получить сверхурочные! Каждый идиот, который на них работал, получил бонус и сумочку! А я…
— Наушники, — доканчивают они хором, пока я наливаю себе очередной бокал.
— Знаете, в чем моя проблема? Я из кожи вон лезу, воспитывая ее сына, пока она просиживает у маникюрши, да еще делаю все, чтобы такое положение выглядело естественным! Все эти истории, которые я рассказываю, все поручения, которые выполняю по первому ее требованию, просто ее развращают. Ей уже кажется, что я живу в этом доме, живу ее интересами. Она забывает, что это всего лишь моя работа. Эта особа твердо убеждена, что позволила мне прийти поиграть с ее сыночком!
Я хватаю тарталетку с икрой с тарелки отца.
— Как по-твоему, ма?
— Думаю, что ты должна поговорить с этой женщиной и расставить все точки над i или сразу уйти. Послушай себя! Вот уже несколько дней ты ни о чем другом говорить не можешь! Терзаешь себя и родных, а ведь кто-то из семьи, кроме твоей бабушки, должен воспользоваться случаем и хотя бы потанцевать!
Она многозначительно смотрит на отца, доедающего последний слоеный пирожок с крабами.
— Я хочу! Хочу расставить точки, но не знаю, с чего начать.
— Как это с чего? Объясни, чем ты недовольна, и добавь: если она хочет, чтобы ты и дальше присматривала за Грейером, кое-что должно измениться.
— Как же, как же! — фыркаю я. — Она спросит, как я провела каникулы, а вместо ответа услышит негодующую тираду! Да она просто даст мне по физиономии!
— Что же, тогда тебе повезет, — вставляет отец. — Ты подашь в суд за оскорбление действием, и никому из нас в жизни больше никогда не придется работать.
Но мама, уже увлеченная темой, не слушая его, летит на всех парах:
— В таком случае просто тепло улыбнись, обними ее за плечи и скажи: «Ну и ну! Похоже, на вас нелегко работать!»
— Мааааа! Ты понятия не имеешь, на кого я работаю. Представить немыслимо, что эту женщину можно обнять! Настоящая Снежная королева!
— Ладно! Будем репетировать! Брось ей норку! — командует мама.
Эти репетиции когда-то легли в основу моего воспитания и помогали мне отточить мастерство общения во всех важных случаях жизни: от собеседований в колледже до разрыва с моим бойфрендом из шестого класса. Отец швыряет мне висящий рядом палантин и разливает шампанское по бокалам.
— Итак, ты миссис N.. а я — ты. Давай!
Я откашливаюсь:
— Рада снова видеть вас, няня. Вы не против взять мои грязные трусики в бассейн? Как раз успеете постирать их, пока Грейер будет плавать. Огромное спасибо, говорят, хлорка просто творит чудеса!
Я плотнее закутываюсь в норку и фальшиво улыбаюсь.
— Я хочу помочь вам, — спокойным, рассудительным тоном отвечает мать. — И помочь Грейеру. Но и мне необходима ваша помощь, иначе я не сумею выполнять работу в полную меру своих способностей. А это означает, что мы вместе должны постараться, чтобы я проводила с вашим сыном ровно столько времени, сколько оговорено условиями.
— Так вы работаете здесь? А мне казалось, мы вас приняли в семью.
В притворной тревоге я подношу ко рту мизинец.
— Что ж, хотя родство с вами — большая честь, но я здесь для того, чтобы ухаживать за Грейером, и если хотите, чтобы у меня оставалась возможность продолжать свое дело, надеюсь, впредь вы будете с большим уважением относиться к моему труду.