Она вручает мне пачку бумаг, закрепленных большой скрепкой, встает и снова надевает очки.
Я тоже встаю, ощущая, что должна каким-то образом прояснить ситуацию.
— Я не собиралась оправдываться. Я прекрасно отношусь к Грейеру и свято следовала инструкциям миссис N. Последние несколько месяцев именно она настаивала на том, чтобы он почти каждый день носил фуфайку Колледжиет. Она даже купила ему еще несколько таких фуфаек, на смену. Поэтому я просто хочу, чтобы вы знали…
Она протягивает мне руку:
— Понимаю. Спасибо, что уделили мне время, Нэнни.
Мы обмениваемся с ней рукопожатиями.
— И вам спасибо. Я прочту сегодня же вечером. Уверена, что они очень мне помогут.
— Ну же, Гров, доедай, и поиграем.
Последние пять минут Грейер упрямо ковыряет вилкой тортеллини. Сегодняшний день получился очень утомительным для нас обоих: спасибо за это Джейн. Светлая головка Грейера лежит на руке: очевидно, он устал.
— Что случилось? Не голоден?
— Нет.
Я тянусь к его тарелке, но он хватается за край, и вилка со звоном падает на стол.
— О'кей, Грейер, просто скажи: «Няня, я еще не доел». Могу и подождать.
Я снова сажусь.
— Нэнни!
В комнату врывается миссис N. и уже хочет что-то сказать, но, увидев Грейера, осекается.
— Ты хорошо поел, Грейер?
— Да, — бормочет он, по-прежнему уткнувшись в руку. Но она уже не замечает его.
— Не могли бы вы пойти со мной?
Я следую за ней в столовую, где она останавливается и поворачивается так резко, что я едва не наступаю ей на ногу.
— Простите, все в порядке?
— В полном, — роняет она морщась. — Я только что закончила разговор с Джейн. Крайне важно, чтобы мы собрались всей семьей и вместе сообщили Грейеру о его п-р-о-в-а-л-е. Поэтому я прошу вас позвонить в офис мистера N. и узнать, когда он прилетает. Номера в кладовой.
— Миссис N., — окликает Джейн, выходя в холл.
— Конечно. Сейчас. Без проблем.
Я поспешно ныряю на кухню. Грейер все еще водит вилкой по тарелке. Тортеллини снова на орбите. Я ненадолго задерживаюсь, слушая разговор Джейн и миссис N.
— Да, я только что говорила с няней. Собираюсь узнать, как скоро мой муж сможет приехать, — поясняет миссис N. тоном профессионала.
— Его присутствие вовсе не обязательно, если Грейер вовремя осознает, что рядом с ним его главный воспитатель. Вы вполне можете сами объяснить ему.
Голос Джейн постепенно удаляется в направлении входной двери, и я иду к телефону.
— Офис мистера N. Джастин у телефона. Чем могу помочь?
— Джастин? Это я, Нэнни.
— Привет. Как вы? — спрашивает она, перекрикивая вой принтера.
— Торчу здесь. А как насчет вас?
— Дел по горло, — вздыхает она. — С этим слиянием у нас просто сумасшедший дом. Последние две недели я ни разу не пришла домой раньше полуночи.
— Паршиво.
— Остается только надеяться, что мистер N. получит гигантский бонус и поделится с нами.
Я бы на это не рассчитывала.
— Так миссис N. понравились цветы?
— Что?
— Розы. Я посчитала, что это уже перегиб, но мистер N. велел сделать постоянный заказ.
— Да, это чувствуется, — подтверждаю я.
— Я позабочусь о том, чтобы внести в завтрашний букет некоторое разнообразие. Какой цветок у нее любимый?
— Пион, — шепчу я, поскольку миссис N. впархивает в комнату и становится прямо с выжидательным видом передо мной.
— Интересно, где это я найду пионы в марте?
Джастин снова вздыхает, очевидно, оглушенная клацаньем принтера.
— Черт, неужели эта штука опять сломалась? Простите, не важно, я все сделаю. Что-то еще?
— Ах да! Миссис N. хочет устроить семейный сбор по случаю… — Я оглядываюсь на игрока в тортеллини и продолжаю: — Это насчет малыша. Когда мистер N. может быть дома?
— Сейчас посмотрим… Я могла бы передвинуть совещание…
Слышен шорох переворачиваемых страниц.
— Так, так, так… Да, я могу вызвать его в Нью-Йорк в среду, к четырем. Так и сделаем.
— Здорово. Спасибо, Джастин.
— Для вас — что угодно.
Я вешаю трубку и оборачиваюсь к ней:
— Джастин сказала, что он будет здесь в среду, к четырем.
— Что же. Если раньше нельзя… придется потерпеть.
Она поправляет свое сверкающее обручальное кольцо.
— Джейн считает, что его присутствие совершенно необходимо, так что…
Ну да. Как же.
— Именно «Уолл-стрит джорнал»! Но ему всего четыре!
— Иисусе! — восклицает отец. Софи, воспользовавшись моментом, тычется носом между наших ног. — Твоя мама считает, что ты должна уволиться.
— Я справлюсь.
Я делаю несколько шагов, и Софи обгоняет меня, готовая к следующему забегу.
— И я никак не могу сейчас оставить Грейера. Отец спускается к подножию холма.
— Софи! Ко мне!
Софи нерешительно оглядывается.
— Сюда! — зовет он.
Софи разворачивается на сто восемьдесят градусов и мчится к нему, преодолевая холодный ветер, так что длинные уши бодро реют за ней, как два флажка. Едва Софи подбегает к отцу, я в свою очередь зову ее, и она летит ко мне, а потом мы вдвоем скатываемся по склону, пока не оказываемся рядом с отцом на главном променаде, тянущемся вдоль окраинной части Риверсайд-парка.
— Готова к завтрашнему собеседованию? — спрашивает отец, гладя жмущуюся к его ногам Софи.
— Немного нервничаю. Но профессор Кларксон вчера нас натаскивал. Хотелось бы к следующему году определиться с работой.
Я зябко ежусь под очередным порывом ледяного ветра.
— Ты их всех убьешь наповал. Пока.
Я снова взбираюсь на холм, к цепочке деревьев, и оглядываюсь как раз в тот момент, когда зажигаются уличные фонари, и от этого кажется, что вокруг сразу стемнело.
Я смотрю в их желтые глаза и сочиняю желание в ритме «Звездочка яркая, звездочка ясная»: «О электрические боги округа трех штатов, я прошу всего лишь нормальную честную работу с нормированным рабочим днем и офисом, где белье босса не сушат в ванной. Когда-нибудь я сумею помочь сразу нескольким, а может, и многим детям, таким, у кого не бывает собственных консультантов. Благодарю вас. Аминь».
Солнечный свет внезапно заливает вагон метро: мы вынырнули на поверхность высоко над улицами Южного Бронкса. Я остро ощущаю волну возбуждения, поднимающуюся в людях всякий раз, когда поезд движется над землей, летит над городом на тонких рельсах, словно в парковом аттракционе.
Я вынимаю из рюкзачка план урока и в миллионный паз просматриваю. Возможность войти в группу разрешения конфликтов в городских школах — именно та работа, о которой я мечтала.
Поезд останавливается, я выхожу и попадаю в море холодного солнечного сияния. Спускаюсь по ступенькам платформы на улицу и обнаруживаю, что нахожусь не в четырех, а в четырнадцати кварталах от места, где назначено собеседование. Должно быть, я не так поняла секретаршу. Сверяюсь с часами и ускоряю шаг. Сегодня утром я слишком волновалась, чтобы поесть, но полуторачасовая поездка пробудила во мне угасший было аппетит. Я почти бегу по длинным улицам, понимая, что если немедленно чего-нибудь не съем, то попросту упаду в обморок посреди урока.
Окончательно задохнувшись, я вбегаю в крошечный газетный киоск, хватаю пакетик с арахисом и сую в рюкзак. Еще одна дверь, и я нажимаю кнопку звонка, рядом с которым прилеплен раскрашенный вручную листок с надписью: «Общественность против конфликтов».
Чей-то голос едва пробивается сквозь треск помех, и дверь щелкает, открываясь. Я поднимаюсь по лестнице, когда-то выкрашенной зеленой краской и окаймленной постерами, где дети серьезно смотрят в камеру на фоне игровых площадок. Я внимательно рассматриваю каждый. Судя по прическам и штанам-клешам, снимки относятся к началу семидесятых, времени основания организации. На верхней площадке я звоню снова, и прежде чем эта дверь чуть приоткрывается, изнутри слышится громкий лай.
— Снежок, стоять! СТОЯТЬ, я сказала!
— Я на собеседование, — сообщаю я, выискивая взглядом другую дверь и предполагая, что случайно потревожила жильцов. В щели появляется бледное лицо.