Чувствуя, как на лбу выступает холодный пот, я решительно протянул руку и сжал в ладони второй артефакт. Папирус смялся, но и только.
Юрий Данилович и Виктория Альбертовна переглянулись.
— Покажи, — попросил он.
Я раскрыл ладонь. Помятый и изломанный в трёх местах свиток с раскрошившимися краями лежал у меня на ладони, как ни в чём не бывало.
— Вот это да, — сказал учёный и почесал макушку, — интересно.
— Но он даже не посвящённый, — воскликнула директриса, картинно всплеснув руками. На лице её отразилось неподдельное возмущение.
— Кто он? — тупо спросил я.
Вместо ответа Юрий Данилович попросил:
— Ваня, брось-ка мелкий кусочек на стол, вот этот, который с краю.
Я послушно отделил мелкий отвалившийся кусок пергамента на своей ладони и уронил его на стол. Как только древняя материя коснулась современного стола, она вздрогнула, чуть-чуть изогнулась и истлела, словно сгорела в невидимом пламени. Эффект мне так понравился, что я без спросу проделал то же самое ещё с одним кусочком артефакта.
— Ладно, достаточно, — строго сказал археолог, — положи остатки обратно.
Я ссыпал кусочки свитка, окончательно развалившегося в моей руке на части, обратно в тряпичный свёрток. Здесь с ними почему-то не происходило никакого разрушения, наоборот, мне показалось, что с прикосновением к бинтоподобной ткани, должно быть, такой же древней, как и сам свиток, папирус стал прочнее, а помятости на нём изгладились.
— Иван, — серьёзно сказал Юрий Данилович, и у меня внутри всё похолодело, — у тебя есть кое-какие способности к… ммм…, — тут он замялся, должно быть, взвешивая, какую часть правды стоит раскрывать сразу, — одним словом, есть способности к усвоению древних знаний. И я бы хотел тебя пригласить в школу Пирамиды.
— А что это? — спросил я нехотя. Свою школу мне покидать совершенно не хотелось.
Однажды мне предлагали сменить мою школу на школу бокса, но ни я, ни мои родители этого не хотели, и с карьерой великого боксёра я расстался навсегда, впрочем, без сожаления.
— Не волнуйся, — сказал Юрий Данилович, отвечая скорее моим мыслям, чем на вопрос, — это всего лишь небольшой факультатив. Раз в месяц ты можешь приходить на занятие после школьных уроков. Тебе будут давать маленькие порции совершенно иных, новых знаний, никак не связанных со школьной программой. Ты занимался в каком-нибудь кружке в детстве?
Я, конечно, занимался. Пару дней ходил во Дворец пионеров на занятия резки по дереву. Затем пару недель ходил туда же, но в радиокружок. Мне он, пожалуй, нравился, но потом всё как-то не срослось. Ещё два-три дня я ходил в авиакружок, но утомительное елозанье шкуркой по деталькам будущего крыла самолёта надоело мне очень быстро, поэтому и авиаконструктор из меня не вышел тоже. Я бы, наверное, соврал и умолчал о своих неудачных попытках обрести хобби на всю жизнь, но хитрый Юрий Данилович нарочно косвенно назвал меня взрослым, тем самым возвысив меня в моих собственных глазах, и я на радостях сознался.
— Да, — сказал я, — занимался, но мне не понравилось.
— Понимаю, — кивнул он, чем опять меня сильно озадачил, — но здесь другое. Думаю, тебе понравится. И потом, тебя же никто не заставляет. Приходи, послушай, посмотри. А потом решай сам: интересно тебе древнее знание или нет. И ещё…
Он покопался в карманах и вытащил маленький необычный крестик. Необычным он был по двум причинам: во-первых, вместо верхней палочки креста на нём было вытянутое ушко для продевания верёвки, а во-вторых, он был не металлический, а из камня, из такого же точно чёрного мрамора, из какого была сделана фигурка Нефертити, стоявшая перед нами на столе между чашек с остывшим чаем. Не представляю, как можно сделать такую штуку медным резцом.
— Возьми, — Юрий Данилович протянул мне крестик, — это тебе.
— Спасибо, — тихо сказал я и положил крестик на ладонь.
Камешек вовсе не был холодным, как я ожидал, напротив, он словно источал какое-то едва уловимое тепло. Я сжал его в кулаке, подержал с минуту, словно приручая, и затем опустил в кармашек на груди. А Юрий Данилович тем временем сворачивал и убирал таинственные свёртки с артефактами. Первыми исчезли в бумажном пакете магические папирусы, за ними последовала статуэтка божественной Нефертити.
— Кстати, — вдруг спросил он, — не заметил ли ты что-либо необычное, когда поднимался сюда по лестнице?
Я, признаться, уже и забыл о тех страхах, что одолевали меня по дороге в дом Виктории Альбертовны, но вопрос археолога снова вызвал неприятный холодок в позвоночнике. Я пожал плечами, стараясь скрыть свой испуг, и ответил: