Пещера оказалась огромной. Ее крутые гулкие своды были некогда расширены руками неведомых мастеров; также о пребывании здесь разумных существ говорили выдолбленные в камне длинные ровные ступени, ведущие почти вертикально вниз. От спуска по ним еще больше закружилась голова – и я вынужден был ухватиться за стену.
Тут только я понял, что в пещере не царила полная темень, и что причиной тому не мог быть слабый дневной свет из входного проема. Освещение имело зловещий красноватый оттенок, и шло изнутри зияющей посреди пещеры пропасти, отражаясь от сводов. Где-то далеко внизу слышалось ровное гудение, будто его издавал огромный пчелиный рой, наглухо замурованный в бочке. А еще было до одури жарко – жарче, чем в разгар нашего самого палящего лета.
Меня вдруг обуял панический ужас. В этой пещере явно искусственного происхождения что-то творилось. Словно там присутствовала дикая, неведомая, неземная сила. Словно там уже погибли сотни, тысячи. До нас…
Слева от подножия лестницы, прямо на зазубренных выступах скал в неестественной позе лежал Трагальд с широко раскрытыми глазами. Посреди его груди чернело большое выжженное пятно. Сквозь дыру в одежде проступала обугленная плоть.
Заставив себя отвернуться, в колышущемся мареве я заметил еще одну лежащую фигуру у самой кромки обрыва, и кинулся туда.
Мой хозяин был неподвижен, и его волосы свисали прямо в пропасть. Скалистый пол подо мной дрогнул.
Я схватил лежащего в охапку, отшатываясь от смертельного отверстия и бросаясь к лестнице. Земля под моими подошвами содрогалась все сильнее, будто хотела исторгнуть наружу из своих недр инородное тело, душащее ее. И как раз когда я уже забрался на длинный ступенчатый виток, где-то далеко внизу, внутри горы, что-то громыхнуло так, что со стен посыпалась каменная пыль, и меня едва не сбросило обратно.
Из последних сил я карабкался к спасительному выходу, держа хозяина на плече, в кровь обдирая пальцы об острые камни и стремясь лишь оставить позади эти врата ада, добраться до нормального мира и вдохнуть живительный воздух вместо мутящего все чувства удушающего газа.
Оказавшись снаружи и не выпуская обмякшее в моих жестоких объятиях тело, я тащил его вниз по склону, скользя и скатываясь по серому песку и гальке, ранящей ступни сквозь прорехи в сапогах. Наконец, достигнув очередного выступа примерно на половине спуска, я почувствовал, что не смогу пройти больше ни шагу. Чуть не выронив свою ношу, я опустил хозяина на песок и сам повалился рядом.
Все тряслось. Оглянувшись и не веря своим глазам, я смотрел на стекающие по скале ручейки непонятного оранжевого вещества, ожидая, пока они докатятся до нас. Но широкий выступ предоставил защиту – раскаленные потоки обогнули его с двух сторон, продолжая свой губительный путь вниз, к степной равнине.
Я отер щиплющий пот с лица, и ощутил на губах соленый привкус. Отодвинув руку, я посмотрел на нее. Рука была залита кровью. У меня уже не было сил испугаться, и я только тупо пытался понять, как могут так кровоточить мои пальцы, хоть и сплошь исцарапанные. В этот миг я взглянул на руки хозяина, и к горлу подступила очередная волна тошноты, когда я увидел страшную рану. Кровь была его. По кожаной тунике растекались рубиновые пятна, оставившие следы и на моей одежде.
Он с усилием открыл глаза – веки припухли, опаленные жаром; одна из скул была сильно разодрана.
- Беги... – прошептал он хрипло. – Оставь меня. Беги...
В ужасе я замотал головой:
- Нет!..
Тогда он медленно поднял ладонь, погладив меня по лицу.
- Я... люблю тебя, Баназир.
Кисть соскользнула, отпечатавшись кровавой меткой на моей щеке, и взгляд его застыл.
Зарыдав от бессилия, я упал поверх него, шепча почти машинально:
- Я тоже люблю вас... хозяин...
И перед тем, как окончательно задохнуться в нестерпимо горячем воздухе, я еще успел почувствовать несколько вещей.
Начавшие сыпаться сверху раскаленные куски гальки, прожигающие тунику на спине и жалящие кожу.
Нелепая и бессмысленная радость оттого, что я прикрываю тело хозяина от этих свирепых жал.
Жуткий страх смерти, надвигающейся темным ядовитым облаком.
Вновь радость, невероятная и всепоглощающая, при блеснувшей отточенным клинком мысли, что мы умираем, и страх исчезнет навсегда.
...Мы сгорим, и полетим в белом свете, веселые и беззаботные, потому что он сказал, что любит меня, а это значит, что мы не расстанемся, он не бросит меня, и неважно, почему все разрушается и погребает нас, потому что мы... свободны...
Пламя ворвалось в легкие, в глазах потемнело, и шум землетрясения стих вдали.