Я покачал головой, тяжело вздохнув от вновь охватившего меня чувства собственной никчемности.
- Вот этим и займемся, - удовлетворенно кивнул он. – Впрочем... Я, наверное, неправильно поступаю. Может, это мне надо учиться у тебя.
Не поверив услышанному, я вытаращил на него глаза.
- Да-да, – подтвердил он с улыбкой. – Вот ты что больше всего любишь делать?
- Я люблю... смотреть, – ответил я, немного поколебавшись от стеснения.
- Смотреть? В смысле, наблюдать? – уточнил Маура, не удивившись.
- Ну, смотреть. Я люблю смотреть на красивые вещи и красивых... – запнувшись, я вовремя замолчал.
- Понятно, – не стал он допытываться о подробностях. – Я тоже люблю смотреть. На звезды, например. Или на воду. Но на звезды больше. А что ты при этом думаешь?
- Ничего.
- Совсем ничего? Этого я еще не пробовал. – Маура прикрыл глаза. – Ни о чем не думать... Я вот сразу начинаю размышлять о том, как было бы, если бы можно было достать до звезд, или как мне научиться подольше удерживаться под водой, чтобы выиграть любой спор. А если расслабиться и просто глядеть на что-то... – Он затих, а потом стал насвистывать какую-то мелодию.
- Что это? – спросил я.
- Песенка про гусеницу. Ее часто мальчишки пели в Зараке. А потом отправлялись ловить этих гусениц, с целью посмотреть, что у них внутри.
Увидев, как я ужаснулся, он уже сам захохотал.
- А ты что, никогда не мучил гусениц?
- Нет, господин, – пожал я плечами.
- И не крал урожай прямо с деревьев?..
Я опять покачал головой.
- ...Не ловил ужей руками, не охотился на белок, не швырял камнями в полевых воробьев?
- Нет.
- Интересный образ жизни, – он задумчиво приподнял брови и долго еще молчал.
- Никак у меня не получается выкинуть все мысли из головы, – наконец произнес он огорченно. – Иногда я жалею, что вообще способен думать.
- Почему? – искренне удивился я.
- Ну... Мысли – это как металлическая клетка, – попытался объяснить он. – Вот ты, например, свободен?
- Нет, – сразу сказал я. – Я принадлежу господину Ильба.
- Да хватит уже! – махнул он рукой. – Это все не важно. Ты внутренне, в сердце своем, свободен? Ведь твои чувства, твои желания никому не принадлежат?
- Наверное, нет, – ответил я с сомнением.
- Значит, свободен. А мысли сковывают. Человек становится как бы пленником самого себя, когда начинает думать, кто он вообще такой, и почему все так, как оно есть. Тогда он не может обрести настоящий покой. Или свободу. Как ты считаешь?
Я еще не успел переварить предыдущие вопросы, но мой собеседник, похоже, проникся истинным интересом к моей персоне, желая выяснить как можно больше. С этой точки зрения он немногим отличался от тех мальчишек, которые препарировали гусениц со здоровым детским любопытством.
- Не знаю, – пролепетал я.
- Ну и ладно, – рассмеялся он. – Не буду тебе голову морочить. – Сорвав травинку и покусывая ее, он посмотрел вдаль.
- Ильба пытается из меня нормального человека сделать, но у него, как видно, плохо получается, - сказал он, посерьезнев. – И в этом только моя вина.
- А почему он вас выбрал? – решился я задать давно занимавший меня вопрос.
- Да ума не приложу, на кой я ему сдался, - пожал он плечами. – Мог бы и другого беспризорника найти, и более послушного.
Снова дав волю своему любопытству, я уже не мог остановиться, хоть и не имел никакого права спрашивать о личных делах кого-либо из хозяйского сословия.
- Так у вас что, вообще не было дома? Как же вы жили?
- Так и жил, - хмыкнул он. – Очень даже неплохо, посвободнее, чем сейчас.
- А зимой?! – округлил я глаза.
- В кустарнике прятался, из жердей шалаш делал, ягоды и желуди заранее припасал. Вон, все звери на природе отлично зимуют, и ничего. Ты лучше еще про свою семью расскажи, - снова сменил он тему. – Значит, братьев у тебя трое – Зоа́р, Альма́р и Кета́н, сестры две – Гата́н и Си́да, и ты самый младший в семье, правильно?
- Ух ты... – протянул я в восхищении, не веря, что все это можно было сходу запомнить после нашей последней откровенной беседы еще в новолуние. – Какая же у вас память, господин!
- Да ну тебя, - отмахнулся он. – Так почему у вас с Зоаром такие плохие отношения?
- Он меня всегда стыдился, - опустил я глаза. – За то, что я толстый, и неуклюжий, и вообще... А когда его друзья меня дразнили, он с ними заодно дразнил...
- А Альмар и Кетан защищали?
- Нет... Они тоже старались со мной поменьше водиться, чтобы над ними их товарищи не смеялись... Я с сестрами всегда гораздо лучше ладил, хотя они со мной только в куклы играли, скучно было...