Мне было восемнадцать лет, и я чувствовал себя глубоким стариком. То, что прошел год, я отметил, возвращаясь с последнего летнего сбора урожая, хотя внутренне и не ощущал смены времен года так остро, как раньше, когда с наслаждением вдыхал свежий осенний дождь и подставлял лицо раннему весеннему солнцу, золотившему остатки сугробов.
Дойдя до ветхой калитки, я на мгновение задержался, поняв, что домой заходить не хочется. Там было уютно и тепло, там пахло едой и детьми... Там было все насквозь пропитано прошлым. Я бы уехал из этого имения за тридевять земель – если бы было, куда уехать.
Тут боковым зрением я уловил движение и повернулся, ожидая увидеть кого-то из соседей, снова пришедших обменивать продукты. Но передо мной, скрывая лицо под серым капюшоном, стоял чужак, осмелившийся войти в деревню средь бела дня, один, без сопровождения, словно простой путник.
- Примешь усталого гостя? – спросил знакомый глубокий голос. Капюшон был откинут, и большой рот растянулся в легкой улыбке, от которой защемило сердце.
- Тар... – склонил я голову перед Эль-Ронтом, едва сдерживая слезы и поняв, как я по нему соскучился. – Пожалуйста, проходите в дом!
Правитель снял серый плащ и повесил его на спинку стула, оставшись в брючной форме приглушенно-синего оттенка. Он сел на ветхий стул, положив ладони на колени. Странно выглядело его безупречное строгое одеяние на фоне потрескавшихся деревянных ножек. Но он сам не испытывал никакой неловкости, сидя в моем доме, так сильно уступающем в убранстве хоромам Карнин-гула.
- Как.. как вы сюда добрались? – решился спросить я, в отличие от него донельзя смущенный. – Это долгий путь...
- У опушки леса меня дожидаются мои товарищи, мы проезжали мимо на обратном пути с острова. Так что идти пришлось совсем немного. Сам понимаешь, они не испытывали желания входить в деревню.
- Сейчас я накрою на стол, - спохватился я. – Правда, угощение совсем простое...
-Не стоит хлопот, Баназир, спасибо. Я не нуждаюсь в этом еще несколько дней.
Я сглотнул.
- Можно предложить вам хотя бы смородиновой настойки?
- Можно. Предлагай.
В его голосе мелькнули веселые нотки, и я, расслабившись, засмеялся, а волнение чуть отступило.
- Мы о многом говорили с твоим хозяином на острове, – начал Эль-Ронт, отпив из деревянного стакана. – По моей просьбе он рассказал о своей жизни. И по своей воле рассказал о тебе.
- Обо... мне? – спросил я, чувствуя как неожиданно пересохло в горле.
- Да. Он знал, что тебе будет трудно. Я хотел узнать, как у тебя дела.
- Благодарю вас, господин, – пробормотал я в замешательстве. – Но я не думаю, что вы... То есть, это я не... – Запнувшись, я подавил глубокий вздох, и вдруг у меня вырвались слова, которые я и не думал произносить:
- Это все было бессмысленно.
Он не удивился этой реплике.
- Я говорил Маура, и повторю тебе – ничто не бессмысленно. Я убежден в этом. Мы можем не видеть смысла, но он существует.
- Даже вы... не знаете смысла? – прошептал я, имея в виду не только Эль-Ронта, но и весь его народ.
- И мы тоже. – Он понял меня. – Остается принимать все таким, как есть.
Мне вдруг вспомнился один из рисунков Маура. Я встал и принес свиток, хранящийся на самой высокой полке, чтобы маленькая Эль-Нор не могла его достать. Правитель вопросительно поглядел на сильно обгоревшие углы.
Мои щеки чуть покраснели.
- Это было нечаянно... – попытался я объяснить.
- Понимаю, – кивнул он, милосердно отводя пристальный взгляд.
Я развернул свиток.
- Эта вот картинка... – поискал я глазами. – На ней ведь вы? И еще другие, там, на острове... Я хотел спросить... У вас руки подняты к небу...
- Мы молимся, – был тихий ответ.
- Создателю неба? – вспомнил я давние слова хозяина на вершине холма, и свое непередаваемое блаженство от соприкосновения с Великой силой.
- Да, – просто сказал Эль-Ронт. – Создателю неба и земли, и всего остального. Но мы молим не о пощаде, а о понимании и осознании. О принятии природы вещей.
Он замолчал, а потом взял свиток у меня из рук, рассматривая его. Мне захотелось, чтобы Эль-Ронт рассказал о том времени, пока я не видел Маура, не был с ним. Но я не решался открыто спросить правителя.
Обтерев вспотевшие ладони о штанины, я напряженно поерзал на стуле.