Набрав полную связку сухих веток, Маура повернулся ко мне. Несколько секунд он пристально смотрел мне в глаза, а затем произнес небрежно:
- Отдал я ее.
- Кому, хозяин? – спросил я по инерции, даже не успев осознать, что мой первый вопрос не был произнесен вслух.
- Да так... Одной семье, – ответил он, пожав плечами. – Я ведь все равно не езжу никуда, до Зарака вообще рукой подать. А тем в хозяйстве пригодится.
- Вы бы себе ее оставили!.. – сказал я с сожалением и тут же смутился.
- Ничего, Бан, – улыбнулся он. – Когда мне понадобится, я достану. Держи!
И он бросил мне хворост.
____________________________
[1] Остановите их! Не позволяйте, это враги! Они предатели! Помогите!
[2] Чудовище! Отпусти!
[3] Ты кто? Чего ты хочешь?
Глава 4 - Времена года
Зима в том году выдалась особенно лютой. Мне было уже десять (Маура все же научил меня худо-бедно считать на пальцах, и я был горд тем, что знаю свой возраст). Мороз сковал реку толстым слоем льда, и расколоть его топором или ломом было под силу далеко не каждому мужику. В бедных хибарах ветер свистел сквозь все щели, и от пронизывающего холода не спасали ни плотные одеяла, ни меховые шкуры. Даже в богатых хозяйских домах было весьма неуютно, несмотря на топившиеся очаги – об этом я узнавал от Маура, когда тот забегал к нам в лачугу спросить, не нужно ли чего, и заодно рассказывал новости. Он был одним из немногих, кто осмеливался в самую метель выходить наружу и собирать хворост для очага. Годы, проведенные вдали от всякого комфорта и уюта, закалили его.
Наша печурка была слишком маленькой, чтобы согреть помещение, и мы с отцом быстро простыли – а я, вдобавок к этому, по глупости наелся снега во дворе и сильно застудил горло. Пылая от жара и одновременно стуча зубами от холода, я лежал, свернувшись в комок под кипой одеял, и думал, что умираю. Отец настойчиво предлагал мне поесть, поднося то надоевшую овощную похлебку, то черствый кусок хлеба, царапающий горло. Я лишь вертел головой и отказывался, поглубже зарываясь в одеяла. Есть ничего не хотелось, воды оставалось совсем мало, а набрать ее в реке не было сил ни у меня, ни у него.
Словно сквозь туманную пелену, в полубеспамятстве я вдруг ощутил обнявшие меня крепкие руки, осторожно приподнимающие мою голову и нежным прикосновением отводящие спутанные влажные кудри со лба. С трудом разлепив горящие веки, я увидел совсем близко склонившееся надо мной знакомое лицо, очень крупные выступающие белые зубы и подбородок с узкой вертикальной вмятинкой, почувствовал теплое дыхание с запахом сушеных листьев мяты и дикого меда.
- Давай-ка, выпей, - к моим губам поднесли край глиняного стакана с чем-то, от чего исходил благоухающий пар. – Не бойся, это не будет царапать.
Я подчинился, с наслаждением глотая сладко-пряный медовый отвар, пахнущий липой, который легко и безболезненно проскальзывал в горло, мгновенно согревая все внутренности и пробуждая меня к жизни.
- Вот так, - улыбнулся Маура, сидя рядом и придерживая мои плечи свободной рукой. – Ничего страшного. Скоро будет полегче. У вас здесь дико холодно, - сказал он моему отцу, когда тот приблизился к кровати. – Я заберу Бана в дом, пока он не поправится. Идемте с нами.
- О нет, господин Ильба не позволит, - покачал головой отец. – Вы же знаете, не положено это...
- Ну, это уж чересчур, - возмутился Маура, сгребая меня в охапку вместе с одеялами и выходя за дверь.
- Не могу я взять его сюда, - отвернулся Ильба, отходя к полкам. – У меня самого здоровье совсем никудышное в последнее время, ты же знаешь. Если лихорадкой заразит, не перенесу зиму. Возьми дров, еды, сколько нужно, чтобы у себя перезимовали.
Маура сидел у большого стола со мной на коленях, согревая своим телом.
- Ильба, почтенный, пожалуйста...
- Не делай из меня чудовище, Маура, - вернулся старик к столу, приглаживая тонкие седые волосы. – Пойми меня. Ты обещал не перечить.
Со вздохом поднявшись, его наследник поплелся обратно к выходу, избегая смотреть мне в глаза.
Ночью я часто просыпался, ворочаясь, и при тусклом свете лучины с облегчением убеждался, что Маура не ушел, а все еще сидит рядом, время от времени промокая мое лицо смоченной в тазике прохладной тканью и успокаивающе гладя по голове.
- Ты весь горишь, - пощупал он мой лоб, когда ночь уже была на исходе.
Поднявшись, он выдвинул из угла большую медную лохань и подвесил над очагом котелок с водой.
- Надо тебя искупать, - пояснил он.
- В такой холод?! – со страхом вскрикнул мой отец, проснувшийся к тому времени. – Да он же окочурится сразу!