День уже клонился к закату. Взглянув на небо, я увидел темные клубы туч, подгоняемых холодным ветром. На мне была одна легкая туника, и я съежился от резких порывов ветра, оглядываясь в поисках укрытия. Но вокругбыло только поле, с дрожащими и гнущимися колосьями, и я не обнаружил даже стога сена, в котором можно было бы переждать грозу. Решив все-таки вернуться, несмотря на наказ господина Лабинги искать до победного конца, я вдруг понял, что от страха забыл обратный путь – справа виднелась лишь потемневшая кромка горизонта, слева вдалеке качались верхушки сосен, и я не знал, куда мне свернуть, чтобы попасть на дорогу, ведущую к деревне.
Ветер подул еще сильнее, колосья совсем пригнулись к земле, и я стал судорожно размышлять о том, что все наверняка разбежались по домам, никто не знает, что я именно здесь, включая хозяина, и поэтому добираться придется самому и наугад. Слезы навернулись на глаза, как всегда в трудных ситуациях, и я уже готов был дать им волю, как тут услышал сквозь шум ветра едва различимый голос, зовущий меня:
- Бан!
- Я здесь, хозяин! – заорал я изо всех сил, радостно бросаясь в направлении голоса.
Маура спешил ко мне, наклоняясь против ветра и удерживая под подбородком теплую накидку, покрывавшую его голову и плечи. Несколько рыжих завитков, выбившихся из под тяжелой ткани, подлетали на светлом лбу в такт движению.
Добежав до меня, он резко распахнул накидку, оборачивая ее вокруг нас обоих.
- Как вы меня нашли? – изумился я.
- По следу, - невозмутимо ответил он. – Ты что, не знал? Я знаменитый следопыт.
Я облегченно рассмеялся.
- Овцу, кстати, нашли после полудня, - продолжил хозяин. – Вернее, то, что от нее осталось. Лепа́с буквально споткнулся об обглоданные кости, и сдуру отнес их господину Фенги. Ух и крик стоял! Вознаграждения он, естественно, не получил, а вот хворостиной огрели.
Как бы мне ни было жалко бедное животное и незадачливого соседского мальчишку, я вновь не смог сдержать веселья, и мы с хозяином в унисон захохотали.
- Ладно, бежим давай, - скомандовал он. – А то щас как ливанет.
Его слова ознаменовались раскатом грома, и на нас хлынуло, как из ведра. Мы понеслись в направлении деревни под мощными струями. Хозяин крепко прижимал меня к себе одной рукой, чтобы накидка плотно покрывала мои плечи, и я ощущал теплоту его тела, с примесью аромата смолы и хвои, и еще чего-то такого приятного и незнакомого. Это был один из тех редких случаев, когда он прикасался ко мне, и я был настолько близко, чтобы слышать его горячее дыхание и даже быстрый стук сердца в груди.
Мы были уже у края деревни, когда прямо перед нами вдруг ударила молния, расколов тонкий ствол молодого вяза. Вскрикнув от страха, я отпрянул назад.
- Не бойся, – Маура наклонился ко мне, и его мокрые пряди, пахнущие дождем, на мгновение коснулись моей щеки. Я повернул голову, и мое лицо оказалось прямо напротив его. Его глаза были одновременно добрыми и суровыми, знакомыми и чужими. Их взгляд был на редкость пронизывающим, словно смотрящим прямо в душу, и даже на таком небольшом расстоянии я не мог толком понять, какого они цвета – в них словно чередовались темные и светлые оттенки серого, образуя странный узор радужки, а из-за их узости бо́льших подробностей было не разглядеть.
Капли дождя стекали по его высоким выступающим скулам, падали на чуть приоткрытые полные губы. Мгновение растянулось, и мне не хотелось отрывать взгляд от этого лица. Маура смотрел на меня без особого выражения, словно изучая мои ощущения, и я вдруг почувствовал, что краснею. Он выпрямился.
- Пойдем. И так уже до нитки промокли.
Мы быстро пробежали остаток пути под дождем, и хозяин повел меня прямиком в дом.
В имении Лабин-нег было, как всегда, хорошо и уютно; господин Ильба уже крепко спал в задней комнате, а мой отец по обыкновению скрывался от грозы в нашей каморке, греясь у горшка с углями. Маура быстро и ловко набросал хвороста в очаг и высек огонь. Мне редко удавалось так ударить по кремню, чтоб хотя бы выскочили искры, ему же это не составляло никакого труда – один резкий взмах, и хворост уже весело трещал, а тепло расползалось по комнате приятными волнами. Он принес несколько одеял, приказывая мне снять мокрую одежду. Затем обернул меня теплой шерстяной тканью, и сам скинул пропитанную водой рубаху, оставшись в одних светлых штанах, подпоясанных веревкой. Развязав тесемки, державшие сапоги, он положил их сушиться поближе к огню.