- Ничего, скоро заживет без следа, – улыбнулся он. – Даже перевязывать не надо. – Он оглянулся на куст. – Так ты хочешь розу?
- Хочу, – я шмыгнул носом и провел по нему рукавом.
- Какую тебе?
- Вот эту, темную, – ответил я, указывая на изогнутые, почти черные лепестки.
Маура обернул пояс вокруг стебля и легко оторвал его от куста, протягивая мне. Я осторожно взял розу, подержал немного и вернул ему:
- Возьмите, пожалуйста. Я для вас хотел ее сорвать.
Он удивленно поднял брови, принимая подарок.
- Спасибо. Но знаешь, я тебе сразу скажу – я сорванных цветов не люблю. Мне они больше нравятся на кусте, живые. А эта роза скоро завянет.
Я огорченно опустил глаза – мне не удалось сделать ему приятное. Видя мое замешательство, он с демонстративным наслаждением вдохнул нежный аромат и, обломав шипы, ловко завязал концы гибкого стебля в форме венка. Это необычное украшение он водрузил мне на голову, так, что роза оказалась как раз над моим лбом.
- Вот, ты великий владыка. Владыкой чего ты хочешь быть?
Вопрос оказался для меня сложнее, чем он мог представить.
- Я... я не хочу быть владыкой, - пожал я плечами.
- Как? – опешил он. – Вообще не хочешь?
- Не хочу.
- Ну, подумай. У тебя же будут свои владения, и свои воины. Ты всем этим можешь управлять.
- А зачем?
Впервые я поставил его в тупик.
- Зачем? Ну как, зачем... Чтобы знать, что ты умный, и сильный, и тебя слушают люди. Чтобы ты им все давал, что нужно, а они в ответ охраняли тебя и весь твой край. А все, кто в твоем краю живет, были бы счастливы. Разве это не важно?
- Ну, не знаю... – протянул я. – Я не думал о всех... Вы же спросили, хочу ли этого я...
- А чего ты хочешь в жизни?
- Я... – оглядевшись вокруг, я тщетно попытался найти что-то, что подсказало бы мне ответ, ибо сам никогда не задавался этой проблемой. – Я хочу... жить, господин, – в конце концов сказал я единственное, пришедшее на ум.
- Хм... пожалуй, - задумался он. – Лучше и не скажешь.
Услышав слова поощрения, я заулыбался, хотя тема, на которую свернул наш разговор, не стала мне понятнее.
- То есть, просто жить? – уточнил он. – И не нужно ни огромных пашен, ни золота, ни армий?
- Если каждый будет просто жить... То зачем армии?
- И тебя устраивает рабство? – не отставал он.
- Рабство? – переспросил я. – У нас род земледельцев, я вырасту и тоже стану земледельцем, как мой отец, так было всегда...
- Да это все ясно, - отмахнулся он. – Но тебя не волнует, что Ильба этот помыкает тобой и твоим отцом, как хочет, а у вас прав никаких нет?
- Так он же из рода торговцев, а у них и все владения, они с нами делятся, мы же должны подчиняться, чтобы это все иметь... Так было всегда... Ведь вы тоже так хотите, великим правителем быть... Чтобы вас слушались.
- Я сказал «слушали», а не «слушались». Это же разные вещи, понимаешь?
- Почему?
- Потому, что есть разница между совместным делом и тупым повиновением, – резко пояснил он, теряя терпение. – Бана́. [1]
Я обиделся и пошел к лесу, оставив его одного на поляне. И тут же об этом пожалел.
Прямо передо мной возникло серое чудовище – волк огромных размеров, вышедший навстречу мне из чащи так, что мы почти столкнулись. Длинные клыки были обнажены, и с них стекала слюна. Желтые глаза смотрели на меня неподвижно, угрожающе. Я попятился, открыв рот от ужаса и не в силах закричать.
- Не беги! – вдруг услышал я громкий шепот Маура сзади. – Отступай медленно, спокойно. Не показывай страха.
Я попытался последовать совету, осторожно делая шаг назад на дрожащих ногах. Но, как назло, зацепился ногой за сучок и с криком повалился на землю, больно ударившись.
Волк прижал острые уши к голове и глухо зарычал. Шерсть на его загривке встала дыбом, когда он пружинисто припал к земле, готовясь к прыжку. Я не успел отползти.
Но у Маура была молниеносная реакция; и еще у него был нож. Он с размаху навалился на животное, прервав его прыжок. Длинное лезвие блеснуло на солнце и тут же окрасилось темной кровью.
В наступившей тишине Маура поднялся. Мертвый хищник остался лежать на земле с перерезанным горлом. Кровь с ножа капала в траву крупными багровыми каплями, и мой взгляд постепенно полз вверх, задерживаясь на потертой рукоятке и на сжимавших ее тонких пальцах. Эти пальцы иногда мягко гладили мои щеки и плели дивные венки из цветов. Он дарил венки маленьким дочкам рабов, которые хлопали в чумазые ладошки, танцуя кружком и притворяясь лесными волшебницами.
Теперь его пальцы были цепкими и твердыми, и оружие казалось их неотъемлемой частью, словно продолжением руки.