Лилли считает, мне надо перестать париться из-за всякой ерунды. Она уверяет, что я только думаю, будто переживаю из-за мамы и мистера Джанини, но на самом деле я переживаю совсем не из-за этого, а из-за того, что всего месяц проучилась в средней школе, а уже нахватала двоек. Лилли говорит, психологи называют это переносом.
Фигово, когда у твоей лучшей подруги родители – психоаналитики.
Сегодня они оба дружно прикапывались ко мне. Мы сидим с Лилли после школы, никого не трогаем, играем в «боггл»[2]. А они такие каждые пять минут: «Девочки, принести вам соку?», «Девочки, на канале “Дискавери” очень интересный документальный фильм про кальмаров. Не хотите посмотреть? Кстати, Миа, как ты относишься к тому, что твоя мама начала встречаться с вашим учителем алгебры?»
– Нормально отношусь, – говорю.
Ну почему я так боюсь сказать правду?
Ага, а вдруг родители Лилли повстречают мою маму в супермаркете «Джефферсон-Маркет» или еще где-нибудь? Если я скажу им правду, они обязательно накапают ей. Но я не хочу, чтобы мама знала, насколько мне не по себе, она ходит такая счастливая.
Хуже всего то, что старший брат Лилли, Майкл, услышал наш разговор. Он тут же начал ржать как сумасшедший, хотя лично я не нахожу в этом ничего смешного.
– Твоя мама встречается с Фрэнком Джанини? Ха-ха-ха!
Ну супер. Теперь брат Лилли тоже знает.
Мне пришлось уговаривать его, чтобы он никому не рассказывал. Майкл ходит вместе со мной и Лилли на дополнительные занятия для особо одаренных. Над этими занятиями весь класс помирает со смеху, потому что миссис Хилл, которая их ведет, вообще по барабану, что мы делаем, лишь бы не слишком шумели. Она ненавидит прибегать на наши крики из учительской, которая расположена прямо напротив класса, и орать на нас, чтобы мы замолчали.
На занятиях для особо одаренных Майкл ведет интернет-журнал «Головоломка». А я делаю домашку по алгебре. Слава богу, что миссис Хилл не смотрит, чем мы там занимаемся, поскольку мы в основном обсуждаем, как бы запереть новенького русского пацана в подсобке, чтобы не слушать, как он играет Стравинского на своей дурацкой скрипке.
К сожалению, наш союз против Бориса Пелковски и его скрипки не помешает Майклу растрепать про мою маму и мистера Дж. Он сразу стал спрашивать:
– А что ты для меня сделаешь за молчание, Термополис? Что ты для меня сделаешь?
Но я ничего не могу сделать для Майкла Московица. Ни домашнюю работу, ничего. Майкл учится в выпускном классе (как и Джош Рихтер), Майкл всю жизнь получает одни сплошные пятерки (как и Джош Рихтер). Майкл на следующий год наверняка поступит в Йель или Гарвард (как и Джош Рихтер).
Ну что я могу сделать для такого человека, как Майкл? Хотя и он не идеален, конечно. В отличие от Джоша Рихтера Майкл не состоит в школьной спортивной команде. Он даже в дискуссионном клубе не состоит. Майкл не любит ни коллективные занятия спортом, ни религиозные общества, вообще никакие тусовки. Бóльшую часть времени он торчит у себя в комнате. Я как-то спросила у Лилли, что он там делает. Она ответила, что никому не известно, потому что на семейном совете было решено не приставать к Майклу с вопросами и советами.
Время от времени Майкл все-таки выходит из своей комнаты и острит. Иногда он выходит без рубашки, и я заметила, какие у него широкие плечи и грудь, несмотря на то что он игнорирует коллективные занятия спортом. И на животе кубики видно. Но это я с Лилли обсуждать не стала.
В конце концов Майклу, видно, надоели мои предложения выгулять его шелти, которого зовут Павлов, или сдать пустые жестянки обратно в супермаркет, чтобы получить там скидку, – это входит в его домашние обязанности, – и он сказал мне с отвращением: «Забудь, Термополис» – и ушел к себе в комнату.
Я спросила у Лилли, с чего Майкл так взбесился, на что она ответила, что он делал мне непристойные предложения сексуального характера, а я даже не поняла.
Неудобно-то как получилось! А вдруг Джош Рихтер когда-нибудь начнет делать мне непристойные предложения сексуального характера (надеюсь), а я даже не пойму? Господи, как же я иногда туплю.
Но Лилли сказала, я зря беспокоюсь, что Майкл разболтает друзьям в школе про маму и мистера Дж., потому что никаких друзей у него нет. Потом она спросила, с чего меня так волнуют торчащие ноздри мистера Дж., не мне же на них смотреть, а маме.
– Ну извини, – сказала я. – Мне приходится смотреть на них с девяти пятидесяти пяти до десяти пятидесяти пяти и с двух тридцати до трех тридцати каждый божий день, кроме суббот, воскресений, национальных праздников и летних каникул, – это если я не завалю экзамены и не придется ходить летом на дополнительные занятия.