В критических статьях, посвященных мемуарному жанру, обычно рассматриваются “две доминанты, присутствующие в произведениях, имеющих автобиографическую основу. С одной стороны, в центре повествования находится сам автор и его духовный мир. Во втором случае главным является включенность героя в исторический поток и выявление его отношения к важнейшим событиям времени”*. Об этом писал И.Эренбург, объясняя специфику
__________
* Колядич Т.М. Воспоминания писателей: Проблемы поэтики жанра. М., 1996. С. 15.
4
жанра своей книги “Люди, годы, жизнь”: “Она, разумеется, крайне субъективная, и я никак не претендую дать историю эпохи или хотя бы историю узкого круга советской интеллигенции <...>. Эта книга — не летопись, а скорее исповедь (курсив наш.— Е.П.), и я верю, что читатели правильно ее поймут”. Акцент на “личном” в произведении, написанном как “исповедь”, предполагает и соответствующий отбор описываемых фактов, и пристрастие в оценках как политических и культурных явлений, так и конкретных людей, и внутреннее развитие автобиографического “героя”.
Исповедью называл дневники Вс.Иванова К.Паустовский в уже цитированном отзыве, считая это качество безусловным их достоинством. В свою очередь, издателей дневников Иванова, очевидно, смущало это “личное” начало, что отчасти было причиной того, что полностью дневники никогда не публиковались. Впервые наиболее полно они были напечатаны вдовой писателя, Т.В.Ивановой, в книге “Вс.Иванов. Переписка с А.М.Горьким. Из дневников и записных книжек”, 1-е издание — 1969 г., 2-е — 1985 г. (до этого имели место лишь отдельные небольшие публикации в журналах). Повторно дневники были изданы в 8-м томе Собрания сочинений Вс.Иванова в 1978 г., но при этом из всего обширного ташкентского дневника 1942 г. опубликовано лишь 10 страниц, а из московского 1942—1943 гг.— 24 страницы. Мотивируя такое сокращение, издатели пишут: “Взята лишь часть, представляющая интерес для широкого читателя. Опущены подробности интимно-семейного, сугубо личного характера, некоторые субъективные оценки, задевающие еще живых людей, заметы, вызванные минутными настроениями и опровергнутые последующими записями”*. Очевидно также, что многие отдельные записи, содержащие факты и субъективные оценки Вс.Иванова, касающиеся реалий жизни тех лет, по цензурным соображениям до недавнего времени просто не могли быть опубликованы. Отрывок из ташкентского дневника печатался в 1997 г. в журнале “Октябрь”, № 12.
В настоящем издании представлены практически все дневниковые записи Вс.Иванова, не включены лишь путевые заметки, делавшиеся во время заграничных путешествий 1939 г. и 1950-х гг., носящие сугубо описательный характер, а также записи, сделан-
__________
* Иванов Вс. Собрание сочинений: В 8 т. М., 1978. Т. 8. С. 709.
5
ные во время поездки на Курско-Орловскую дугу 1943 г. (опубл. в Собр. соч. Т. 8).
Публикуемые тексты сверены по рукописи дневников Вс.Иванова. Тексты приводятся в соответствии с современными нормами орфографии; сохранены авторские пунктуация и датировка записей.
“18 ноября 1942 г. ...Время. Мы его укорачиваем, столетие хотим вместить в пятилетку, а оно, окаянное, как лежало пластом, так и лежит”,— с горечью констатирует Вс.Иванов, размышляя об идеях эпохи, утверждающих всесилие человека, его безграничные возможности,— идеях, которыми еще недавно он сам был увлечен. И если воспользоваться словами В.Маяковского, часто употребляемыми для характеристики автобиографического произведения, в котором речь должна идти “о Времени и о себе”,— то Вс.Иванов, особенно в ташкентской и московской частях своего дневника, скорее пишет о том, может ли Человек не быть полностью зависимым от Времени, в какой степени сумеет противостоять ему, отстоять свою внутреннюю независимость. Драматизм писательской и человеческой судьбы Вс.Иванова, как и многих других писателей его поколения, заключался в том, что в начале своего творческого пути он был искренне предан “той идеальной революции, которой никогда не было” (его собственные слова), и во имя ее “наступал на горло собственной песне”. “Я боюсь, что из уважения к советской власти и из желания быть ей полезным, я испортил весь свой аппарат художника”,— признавался он в дневнике. Сомнения в истинности тех идеалов, в которые Иванов верил и которые он отстаивал, в дневнике звучат постоянно. То он сравнивает “тот строй” и этот (“...тот строй все-таки давал возможность хранить внутреннее достоинство, а наш строй — при его стремлении создать внутреннее достоинство, диалектически пришибает его” — 18 апреля 1942 г.), то 1920-е годы с 1940-ми (“Тогда было государство и человек, а теперь одно государство” — 11 ноября 1942 г.). Неоднократно возвращается Вс.Иванов к мысли о том, способен ли человек, и должен ли, противостоять государству. Так, например, есть в дневнике разговор с чертом: