— Вы до этого никогда не слушали оперу?
— Видите ли, милое дитя, у нас была очень большая дружная семья, и я искренне не понимал — зачем мне ходить в театр, когда каждую субботу для нас бесплатно поют дядя Боря со своей супругой и четверо их детей. Дай им Бог здоровья, и жить до ста двадцати лет. Но когда я вошёл в зрительный зал, я понял — к чему все эти годы стремилась моя душа. А потом, Герасим Михайлович провёл меня за кулисы, и в этот момент жизнь моя перевернулась с головы на ноги. На следующий же день я уволился из магазина по собственному желанию и пришёл к директору театра умолять, чтобы меня допустили в это волшебное место. И чтобы вы думали?
Яков Семёнович выдержал паузу больше предыдущей.
— Меня, таки, взяли!
— Так сразу? — удивилась Ванька, — у вас, наверное, большой талант. Вы тенор или баритон?
— Что вы, что вы! — снова замахал руками Яков Семёнович, — медведь, увы, наступил мне на ухо и не остановился, чтобы извиниться. О танцах я даже не решаюсь говорить, потому что это так стыдно, что прямо, не к столу. Мне доверили, можно сказать, фундамент этого храма. Вы, наверное, слышали, что театр начинается с вешалки? Вот!
— Вы гардеробщик?
— Вы, прямо, как сквозь воду глядите, уважаемая Анна Андреевна!
— То есть, — Ванька пыталась осознать эту информацию, — вы ушли с должности старшего продавца в антикварном магазине, чтобы стать гардеробщиком?
— Совершенно верно, совершенно верно! И с тех пор я непрерывно счастлив, на радость моим покойным папе и маме.
— Ну, дела…
Ванька задумчиво хрустнула огурчиком и посмотрела на Герасима.
— Неужели, ты, и правда, такой выдающийся модельер?
За него ответил Алишер:
— Не сомневайтесь, уважаемая. Муратик у нас настоящий гений.
— Никак не могу поверить, что шью себе платье от кутюр.
— А вы проверьте сами, — солнечная улыбка Алишера стала немного лукавой, — у Муратика целая коллекция костюмов сохранилась.
— А что же ты молчал-то? — подпрыгнув на попе, девушка так резко повернулась к Герасиму всем корпусом, что чуть не слетела с диванчика, — скромник, тоже мне!
— Не вертись так, Клёпа. Ты мне в мебели дыру протрёшь. Не скромник, а занятой человек. В коробках всё, разобрать не успел. Собирался на днях, начал даже, но вот, что-то руки не доходят.
— Лентяй! А где коробки?
— Не угомонишься, да?
— Не-а!
— Муратик, не отказывай девушке. Как говорят на родине моего деда: «Кто спорит с женщиной — сокращает своё долголетие».
— Ладно, — вздохнул Герасим, — не будем сокращать долголетие. Вон, там, в комнате — он кивнул на запертую дверь рядом с кухней, — есть пара коробок. Можешь посмотреть.
Ванька сорвалась с места, как будто услышала выстрел стартового пистолета.
— Стой! Телефон возьми с собой.
— Зачем? Боишься, что я там заблужусь?
— Кто знает, — промурлыкал Алишер, — кто знает!
— Боюсь, что ты ничего не увидишь без света, которого там нет. А в телефоне у тебя фонарик.
Тяжелая деревянная дверь открылась без скрипа и, так же тихо закрылась за ванькиной спиной. Зеленоватый луч заметался из угла в угол, выхватывая из темноты фрагменты обстановки: письменный стол, кровать, пару стульев и коробки. Обычные картонные коробки, которые подбирают на задворках магазинов, чтобы сложить вещи для переезда. Ими было завалено всё. Большинство были заклеены скотчем, но некоторые уже раскрыты. Ванька направила свет на ближайшую к ней. Там лежали куклы. Такие как та, что она видела во время первой своей примерки, только одетые.
— Пандоры, — прошептала Ванька, осторожно вытащила одну из середины и усадила на край стола.
Кукла была наряжена в костюм тореадора. Короткая куртка с галунами, широкий пояс и шапочка, чудом державшаяся на кукольной головке.
— Привет! — улыбнулась девушка и потащила на свет вторую.
Это оказался, явно, соотечественник в косоворотке и заправленных в смолянисто-чёрные сапоги штанах.
В следующей коробке жались друг к дружке чопорные дамы в длинных юбках и строгих однотонных блузах. Из другой торчали головы в высоких колпаках с вуалями. Из-за этих колпаков их и пришлось, наверно, упаковать «стоя».
В свете фонарика, как на экране старого проектора, возникали персонажи, узнаваемые и не очень. Чёрные и белые лебеди соседствовали с мальчишкой в пионерском галстуке, Дон Кихот с мужчинами в сюртуках и цилиндрах, Снегурочка — с чёрным котом, играющем на балалайке.
Ванька медленно двигалась по узкому проходу. Некоторых кукол брала в руки, и они, как будто просыпаясь, вздрагивали, взбалтывали подвижными конечностями и снова замирали, обвиснув, безучастные и немые. Было в них что-то жутковатое и, в тоже время притягательное, как в страшной сказке. «Уснувшие души», — вспомнила она фразу из расшифрованного накануне отрывка дневника.