Вспугнутый свистом жеребёнок вытянул шею, втянул раздувшимися ноздрями солоноватый воздух и тревожно запрядал ушами.
11
«Самый капризный, непредсказуемый, взбалмошный из всех двенадцати месяцев, конечно, апрель. Его странные нелепые представления о весенней погоде греют души только таких же сумасбродов и неврастеников, как он сам».
— Ну, вот! Вся моя жизнь уместилась в шести коробках!
Ванька чувствовала себя немного неловко, от того, что разнокалиберные картонные коробки, надписанные маркером «Оськина А.» очевидно портили хорошо продуманный концептуальный интерьер квартиры студии, в которой жила Людмила. Но другого выхода не было. Взять с собой все вещи сразу было не реально, да, и некуда пока.
Людмила взирала на осквернение своих дизайнерских святынь со спокойствием старого аксакала. В её глазах явственно читался отрывок известной мантры: «…дай нам терпения смириться с тем, чего мы изменить не можем, …» Зато в Юлькиных покрасневших глазах стояли горькие слёзы недоумения и отчаяния.
— Как же так, Анечка?! Как же так внезапно?! И неизвестно куда!
— Да, всё известно! Что ты меня как на войну провожаешь? Тьфу, тьфу, тьфу! Не дай Бог! К родному деду еду. К дядькам, тётькам, братьям двоюродным. Там, между прочим, плюс двадцать один сейчас. Так что — завидуйте!
— Тепло, — немного успокоилась Юлька, — а что ты там делать будешь? Лошадок пасти?
— Ну, что ты несешь?! Никаких лошадок я пасти не буду, какой из меня пастух! Просто еду навестить. Давным-давно не была, а дедушка старенький уже. Понимаете?
— Понимаю, — вступила в разговор молчавшая до сих пор Людмила, — навестить престарелых родственников — это правильно. Я не понимаю другого. Зачем было увольняться с хорошей работы. У тебя, ты же сама говорила, дней десять не отгулянных висят. Взяла бы их и съездила.
— Ты же знаешь, — Ванька всегда немного сердилась, когда ей задавали вопросы, на которые она не знала ответов. Должны была бы знать, но не знала.
— Я же потом в лагерь еду воспитателем. Море, солнце, песочек и всё такое. Сто лет на юге не была.
— И этого тоже не понимаю.
Люда закинула ногу на ногу, взяла со стола хорошо отточенный карандаш и стала задумчиво крутить его между пальцами. Девушки молчали. Они знали, что их подруга готовится объяснить им что-то важное про жизнь, чего они, к её глубокому сожалению, до сих пор не усвоили.
— У тебя, — начала Людмила, тихонько стукнув карандашом по столешнице, — сейчас переходный этап. В этом возрасте многие пытаются, так сказать, перепроверить выбранное направление в жизни. Порой это приводит к тому, что люди резко меняют курс. Например, бросают работу, выходят замуж и рожают троих детей, или наоборот — выходят из декрета и начинают строить карьеру. Или открывают собственный бизнес. Я рада, что ты не стартапишь, но это было бы хотя бы объяснимо. А ты едешь в детский лагерь. Зачем? Я чего-то о тебе не знаю? Это была твоя давняя мечта — стать педагогом? И теперь ты решила её осуществить?
— Да, не. Никогда в пед не собиралась. Просто, когда в институте училась, вожатой часто ездила.
— И я ездила вожатой, когда училась. И что с того?
— И я, — встряла Юлька.
— Многие подрабатывали. Кто для денег, кто для души. Но теперь пора устраивать свою жизнь, а не отказываться от всего ради сомнительной перспективы присматривать за чужими детьми, не чувствуя к этому даже особого призвания. Кстати, это летом там тепло и хорошо, а зимой слякоть, серость и скука смертная.
— Да, Ванечка, зимой там неприятно очень.
— Я этого к счастью не увижу. У меня договор только до сентября. Назагораюсь, накупаюсь и адью!
Людмила положила карандаш на стол и слегка наклонилась к Ваньке.
— А дальше что, Аня?
— А дальше, — Ванька хлопнула себя по коленкам, и резко встала с мягкого табурета, украшенного пушистым енотовым хвостом, — дальше — как фишка ляжет! Всё! Панихиду по моей жизни предлагаю считать оконченной. То есть её официальную часть. Вечерком ещё ликерчика выпьем по этому поводу, если никто не возражает. А сейчас мне надо кое-что кое-кому занести.
Юлька с Людмилой молча смотрели, как их подруга перевязывает бельевым шнуром стопку потрёпанной бумаги.
Ванька стояла перед дверью парадной и ржала в голос. Прикрытую вязаной шапочкой макушку припекало весеннее солнышко, под ногами хлюпала сезонная ледяная каша, пальцы болели, натёртые верёвками. Она завертела головой, в поисках кого-нибудь живого и, по возможности, разумного. Из окна первого этажа на неё с нескрываемым любопытством смотрел коротко стриженый пацан в накидном плаще, который когда-то явно был кухонной занавеской. В руках мальчишка держал толстую книгу, раскрытую почти на середине. «Фокусы для начинающих магов», прочла Ванька на обложке. Она подмигнула начинающему магу и жестом попросила открыть окно. Мальчишка забрался на подоконник, повозившись немного, повернул ручку, открыл окно и застыл в проёме, скрестив руки на груди.