12/24 августа 1898. Среда.
В Хакодате и на пути в Токио. Пароход «Цуругамару».
Так как вчера все, что нужно было сделать в Хакодате, сделано, то сегодня утром я положил отправиться отсюда в Токио. Пароход «Цуругамару» несколько запоздал приходом из Мурорана, и потому мы вышли вместо восьми часов утра в десять, но, вероятно, не опоздаем на прямой поезд в Токио из Аомори к пяти часам сорока минутам вечера. До парохода проводила меня целая лодка братьев, сестер и детей с о. архимандритом Сергием во главе. Он остался в Хакодате, чтобы отсюда, чрез Муроран отправиться в Саппоро к о. Николаю Сакураи, и с ним затем обозреть все Церкви его прихода. Благослови его Бог на первое самостоятельное путешествие ко Церквам! Дай ему, Господи, быть истинным миссионером!
(Дописывается по прибытии в Токио). За обедом, в половине первого часа, на «Цуругамару», в котором участвовали капитан, два пассажира и я, стали вопрошать они о наших христианских делах, что подало повод к полуторачасовой беседе, бывшей настоящей катихизацией для язычников, Бог весть, насколько полезной, но выслушанной ими с беспрестанными поддакиваниями и другими знаками одобрения; во всяком случае бывшие мои слушатели — не враги христианства, и в частности, православия.
В Аомори катихизатор Симеон Мацубара и несколько христиан встретили на пристани, но проводили на станцию железной дороги, ибо пароход совсем запоздал, так что к отходу поезда едва поспели. На станцию собрались мало, не все христиане Аомори, так что меня потом совесть укоряла, зачем я не остался вечер помолиться вместе с ними и сказать им поучение! Но совесть, к несчастию, тоже задним умом крепка; я почувствовал это уже тронувшись в путь, когда было поздно каяться.
13/25 августа 1898. Четверг.
На пути и в Токио.
Выехав вчера, в пять сорок восемь часа вечера, со станции Урамаци, в Аомори, с прямым поездом в Токио, сегодня, в семь часов вечера, был на станции Уено, Токио, а чрез полчаса на Суругадае, дома. Нашел здесь все благополучным. Рассказал вкоротке о результатах путешествия, узнал главные здешние новости, из которых наиболее приятна та, что старуха Анна Кванно, начальница Женской школы не только не умерла, но значительно поправилась и подает надежду еще жить на благо школы. Оставленный хозяином здесь о. Андроник отлично вел дела: разослал содержание служащим Церкви, распорядился ремонтными работами и прочее.
14/26 августа 1898. Пятница.
Токио.
Утром посетил болящую Анну, осмотрел ремонты зданий и стал читать церковные письма, которых накопилось сотни полторы. Перечитали с Давидом до полдня самые важные, исполнения по которым или ответы неотложны; потом он пошел с Нумабе писать ответы и отсылать деньги, так как большая часть просьбы касалась оных. Я один прочитал письмо о. Петра Кано, адресованное мне в собственные руки. Пишет, что «возмутители мира в Одавара в постоянных сношениях с о. Павлом Савабе, недавно ездили в Токио к нему служить панихиду; письмо их ко мне с просьбой убрать о. Петра из Одавара, писано будто бы Ильей Сато с черняка, собственного о. Павлом, — так сам Илья говорил, — просьба их к священникам — внушение о. Павла», и так далее. Не верится, чтобы старик о. Павел, проученный своим неудачным возмущением в 1884 году, до сих пор был так неблагоразумен и неблагонамерен. Просит о. Петр внушить ему не поддерживать своим участием упорства христиан, а действовать к умирению их. Увидим.
После полдня семинаристы явились из Тоносава, где провели каникулы; смотрят очень бодрыми и здоровыми.
За всенощной было очень мало христиан из города. Паникадила не зажигали, так как были отворены северные и южные двери храма — тягой задувало бы.
15/27 августа 1898. Суббота.
Успение Пресвятой Богородицы.
Ровно восемнадцать лет, как я в последний раз служил с Высокопреосвященным Исидором в Петербурге, после чего простился с ним и отправился на вокзал для следования сюда. Когда, прощаясь, я упомянул, что «Бог даст мне еще увидеться с ним», он ответил: «Нет, где уж? А услышите, отслужите панихиду». Да молит его душа, столь участливая к Японской миссии, чтобы Господь поскорее просветил сию сторону светом Евангелия!
За Литургией было так много христиан, что о. Андроник удивился: «Праздник Богородицы чтут так же, как в России», — говорит; третьего дня он жаловался, что на праздник Преображения почти никого не было в Церкви. Погода сегодня была очень хорошая, оттого, видно, и пришло больше. Между прочими был один патер; сначала стоял в дверях, потом с доктором Кёбером в правом крыле Церкви, и заявил себя очень скверно тем, что ни на каждения, ни на благословения не преклонил хоть бы мало голову, а стоял совершенным истуканом; наш бы, православный, непременно отдал привет католическому епископу; ведь таинство священства взаимно нами признается и уважается. Но в этом–то и выражается, что католичество — яд мира, и что ему предстоит то же, что было с ересью Ария, то есть исчезновение из мира. Протестантство не менее — переряженный гностицизм, отливающий всеми цветами красивой ящерицы; и его участь та же. Будущее чревато еще какими–то извращениями и извратителями до антихриста включительно, — но всех удел — погибель. Только истинному Христову учению суждена несокрушимость.