Отсюда, я полагаю:
Его неправильные подходы к марксизму, который он «критиковал, но не отвергал, изучал досконально, основательно, как логик», который будто знал чуть ли не больше, чем кто-либо в мире, и считал «величайшей идеологией в истории человечества».
Его преклонение перед марксистским диаматом (этой онаученой профанации здравого смысла и элементарно накопленного человечеством житейского и прочего опыта), без знания которого, по Зиновьеву, якобы нельзя «понять современный мир, и в особенности, советское общество».
Отсюда, от этого преклонения перед диаматом, и отмеченные мною ранее его столь резкие колебания (может, даже не во взглядах, а в акцентах) при оценках событий и людей по мере течения жизни, собственного «взросления» и накопления этого «житейского опыта».
Отсюда его надуманное заявление (во времена, когда любому обывателю были уже видны горбачевского правления последние дни, да еще при столь критичной его собственной оценке!), что «судьба страны совпадает с судьбой Горбачева», что «ему нужно создать! аппарат сверхвласти, подчинить себе партийный аппарат, навести порядок в системе власти и управления…» и что, по его разумению, даже «другого пути и нет».
Отсюда его лишенное логики «основополагающее» утверждение о том, что «чем больше людей стремится к истине (имеется в виду, надо полагать, абсолютной истине), тем больше заблуждений», ибо по логике от такого действа должен проистекать не только рост заблуждений, но и в не меньшей степени такой же рост откровений – относительных истин, открытий и других полезных вещей. Ведь люди-то, по Зиновьеву, все же занимаются поиском истины – процессом скорее созидательным, а не наоборот.
Отсюда его лихая констатация, как мы «за брежневские годы сделали больше, чем за всю предшествующую советскую историю», как у нас тогда появилось много «семей, получивших отдельные квартиры, телевизоры были, холодильники были, автомашины…». С чем, спрашивается, ее можно съесть? Да ни с чем, если при этом не добавить и не пояснить, что то было общеизвестное движение по инерции тактически отлично подготовленной и, даже больше, фактически уже до завершенного состояния отработанной Сталиным огромной системы… При одновременном грандиозном, начиная с Хрущева, все нарастающем ее развале, вплоть до полной «готовности» к горбачевскому концу. Но и это не все, если не добавить – к стратегически объяснимому концу, напрямую и давным-давно обусловленному милым Зиновьеву марксистским учением. Тактика и стратегия, причины и следствия – надо бы логику-социологу знать разницу между ними и не путать их и не валить все в одну кучу.
Правильно я написал о Зиновьеве, что он продукт бытия, причем бытия тактического. Жил у нас – односторонне критиковал социализм и марксизм, сбежал на Запад – стал так же критиковать капитализм. Не помогли ему глубокие знания диамата, хотя много у него, в отдельных частностях, интуитивно правильного и верного.
26.10
Из книги Л. И. Лиходеева «Поле брани» о Бухарине. Главный мой вывод. Довольно натянутое, искусно подтасованное автором, отображение истории, ее фактов и людей. В общем и целом у него все верно и правильно: марксизм – утопия, революция – продукт одержимых, безнравственных людей, признающих только свою «святую цель» и ради нее готовых на любое беззаконие и насилие, попросту говоря, бандитов. Но… бандитов натуральных, вроде, например, Сталина, который убивал, но остался жить, и тех, пропагандистов диктатуры пролетариата, что, если и не убивали сами, то участвовали в убийствах. По крайней мере, призывали к ним, но оказались убитыми, и потому автором причисленных к людям благородным, думающим, переживающим и, вроде как, чуть ли не случайно оказавшимся в шайке «настоящих» бандитов.
Таков у него и главный герой Бухарин, который «родился свободным художником, блистательным экстерном, знаменитым приват-доцентом, на чьи лекции сбегаются, как на пожар. Он был замыслен природой как возмутитель спокойствия, кумир нетерпеливых сердец, как опровергатель истин, супостат веры, глашатай нигилизма. Но бурное время (случайно!) толкнуло его в борьбу за власть, ибо он полагал… он заблуждался… он попал на поле брани, где только убитые, над которыми удовлетворенно каркает вечно ненасытное воронье…».
Какие возвышенные, слова, какая слога музыкальность! Но зачем эти (почти стандартные для всех пишущих) «думания»? Что делал герой, – вот что нам нужно для точного определения его места в истории. А творил и делал он все то же, и так же мерзко, и даже кое-что сверх автором критикуемого, но, в рамках здравого смысла, большинством абсолютно негативно воспринимаемого. Это он – пропагандист марксизма – призывал к «пролетарскому принуждению во всех своих формах, начиная от расстрела и кончая трудовой повинностью», для «выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи», предавал и отправлял на убиение своих «приятелей-коллег», врал напропалую, подхалимничал и с первых дней революции немедля пристроился к распределительному «соцкорыту», занялся охотой, поездками по курортам и лечением у иноземных врачей… Умный был, выступал с трибуны впечатлительно (для не думающей, «революционно» настроенной толпы). Ну, так и что? Вдвойне противно, и только. Он был типичным представителем, как я не раз уже отмечал, людей с двойной философией и двойной моралью. Не по мыслям, которые вкладывают в головы своих героев разные волкогоновы и лиходеевы, а по фактическим делам. Остановлюсь только на одном примере – тайно надиктованном Бухариным его предсмертном завещании.