Затем открыли книжку, и по ассоциации с рассматриваемыми в ней фотографиями завели разговоры о людях, на них изображенных. О премьере Косыгине, как он не повел даже глазом, когда случился аварийный прорыв металла на уралмашевской экспериментальной установке. О нашем министре Афанасьеве, когда он, будучи мужиком огромного роста и борцовского телосложения, во время поездки в Японию таскал собственноручно для всех остальных неподъемный чемодан с подарками зарубежным коллегам. Еще раз о Химиче и Кра-узе, непременно упоминаемых по случаю подобных встреч. Вспомнили и Соловейчика, отличавшегося среди нас, известно, малым ростом. Как он ловко компенсировал его своей всегдашней солидностью, гордо поднятой головой, выпяченной вперед грудью и четко поставленной речью, особо при деловых разговорах, и как благодаря этим качествам весьма достойно представлял завод на монтажах наших объектов. Поговорили еще о чем-то и стали прощаться: у хозяев был рабочий день и надо было дать им возможность позаниматься сколько-то производственными делами.
05.12
Еще о книге Нисковских. Как-то я отметил исключительную силу человеческой страсти, когда действует не разум, а то, что определяется природной сутью человека и его бытием. Когда из-за элементарного завода, обиды, оскорбления человек становится невосприимчив к любым самым сильным аргументам. Здравый смысл отступает перед ничтожным упрямством. Компромисс, достигаемый в великих делах, становится невозможным в мелочах. Позиция лояльного арбитра двух дерущихся моментально меняется, как только он становится активным сторонником одного, а еще больше, если вдруг проникается своей собственной.
У нас с Нисковских существовала некая негласная договоренность ухода от споров в части оценки исторических событий, а поскольку они порождены людьми, то, естественно, и конкретных личностей, больше всего в части оценки деяний Сталина.
Я более открытый человек в провозглашении своих взглядов. Виталий же, как правило, отмалчивался и тем более старался уклониться от полемики, но вот не выдержал и, прямо в пику мне, изложил свою точку зрения на все до того мной ему наговоренное. Не могу не оспорить его позицию, или хотя бы не уточнить ее.
В своей книге Нисковских называет Сталина, потрясавшего миром и «заставившего» написать о себе тысячи книг, статей, воспоминаний, «одной из самых одиозных личностей двадцатого века». Считает «в высшей степени аморальным бросать на одну чашу достижения страны, а на другую человеческие судьбы» и, вместе с тем, как бы противореча себе, признает, что «история сохранит все, включая и светлые и мрачные ее стороны». И верно, конечно, его последнее. Когда это нам известная и нас особо занимающая история делалась не «аморальным» образом? И вообще, в части оценки деяний великих людей следует для объективности не забывать известное высказывание Гегеля:
«Всемирная история совершается в более высокой сфере, чем та, к которой приурочена моральность и которую составляет образ мыслей частных лиц, совесть индивидуумов. Нельзя к всемирно-историческим деяниям и к совершающим их лицам предъявлять моральные требования, которые неуместны по отношению к ним. Против них не должны раздаваться скучные жалобы о личных добродетелях, смирении, любви к людям и сострадательности… Великая личность вынуждена растоптать иной невинный цветок, сокрушить многое на своем пути». Или того же Энгельса (тоже весьма неглупого человека, если отбросить его непомерную увлеченность марксизмом), который упоминал о том, что любой исторический процесс сопровождается великими историческими бедствиями.
Добавлю и от себя, что такая личность, как правило, появляется и действует на грани исторических эпох, когда идиотизм предшествующей достигает такого уровня, что он не может быть низвергнут без элементарного насилия. Того самого «суда истории», «суда народа», о которых я уже не раз упоминал.
В утверждениях Нисковских усматривается, кроме того, еще и просто некая тенденциозность. Отмечает он, например, «грандиозные успехи», наличие в стране «эмоционального подъема, способствующего успешному свершению грандиозных планов», но в контексте одного сплошного негатива. Индустриальные объекты строились у нас «за счет продажи зерна и продовольствия за рубеж» и создания в стране «искусственного голода»; «развитие промышленности происходило за счет бесплатного труда миллионов каторжан, многие ученые и конструкторы создавали свои шедевры за решеткой «шарашек» и т. д. А где же, спрашивается, все остальные, что «не сидели», и откуда у них энтузиазм и самозабвенное отношение к созидательному труду и, особенно, как раз в те сталинские годы? Ведь развал-то нашей системы начался уже после Сталина и отнюдь не от того, что было «покончено с крепостным правом на селе», «исчезла дармовая сила» лагерников и некому стало работать. Были к тому более глубокие основания. У меня об этом написано много историчнее и доказательнее. Но откуда такая предвзятость у весьма умного мужика, конструктора и даже аналитика по самому характеру своей профессии?