С таким же рвением и добросовестностью он занимался и садом, который не то что был уж сверхобразцовым, но мне нравился той самой баталкинской добротностью и рациональностью решений: планировкой, составом посадок, их размещением, разводками трубопроводов для подачи к ним воды. Ничего лишнего, но вроде все, что должно быть, исходя из средств и возможностей хозяина.
Вечером, наговорившись вдоволь и нагрузившись яблоками, которых он не знал куда нынче деть, я уехал. Александр, проводив меня до станции, остался ночевать в саду, а я, усевшись в поезде, погрузился в мечты и стал строить планы следующей с ним встречи.
13.09
Вчера позвонил из Америки Соловейчик и сообщил, что он получил мое последнее письмо с уведомлением об изменении моего адреса, но не может на него ответить, так как нет самого адреса. Далее такой состоялся с ним разговор.
– Как нет адреса? Он есть у тебя уже в адресной книге, а если не там, то есть в самом сообщении, в сопроводительной к нему информации. – Не могу найти, подскажи, как его можно разыскать…
Позвонил Виталию, рассказал ему о Петиных «затруднениях». Он мне говорит, что у него с ним было еще смешнее. «На днях тоже позвонил, и попросил сократить мой E-mail, так как он… не помещается у него в адресной книге». Нет, старость – не радость.
14.09
Некоторое время назад при случайной встрече Недорезов сообщил, что обзавелся персональным компьютером, и выразил желание вступить в переписку. Я согласился и дал свой интернетный адрес.
В порядке обкатки почтовой линии послал ему выдержки, связанные с его книгой и ее презентацией. Получилось у нас чего-то до смехотворности непотребное.
Привожу только два из нее основных письма.
Он мне
«Владимир Александрович, Долго думал, что ответить на Ваше «злое» письмо и стоит ли. Вежливость и прошлые наши добрые отношения пересилили. Мой ответ во вложении. Надеюсь, что Вы не обидитесь тоже. А может, цель Вашего письма и была завести меня, чтобы начать интересную переписку?».
Я ему
«Дорогой Илья Валерьевич! С сожалением, даже с большим сожалением, и не меньшим удивлением прочитал твою реакцию на мою от великой любви к тебе написанную дневниковую, личного предназначения, невинную и с литературными вывертами, запись (не статью, не рецензию и не письмо, где подобное не допустимо или, по крайней мере, не желательно).
Почему? Да потому, что она, твоя реакция:
во-первых, совсем не корреспондируется с моим неизменным на протяжении всех лет нашей совместной работы высочайшим мнением о тебе как отличном специалисте, наделенном особо импонирующими мне способностью и умением доводить свой труд до полезного конечного результата;
во-вторых, сочинена, во многом против тех отработанных жизнью норм и правил, которыми я всегда руководствовался в работе, постоянно всем пропагандировал и, наконец, позволил себе отразить их в своих «Заметках конструктора» (прежде всего, в части, касающейся информации и технического спора, а впрочем, и многого другого);
в-третьих, не соответствует сути моих замечаний, которые носят, с одной стороны, чисто редакторский характер, а отнюдь не затраги-
вают концептуальных положений твоей теории и ее математического аппарата, а с другой – касаются так всегда меня занимающих практической полезности любого труда и наличия в нем более или менее четких рекомендаций по оптимальному его применению потенциальным пользователем.
Именно поэтому я никак не мог воспринять абсолютно излишнее, не относящееся к делу, музыкальное сопровождение твоего послания с его:
не совсем корректным сравнением качества и полноты моих и других товарищей замечаний из-за отсутствия у меня последних и невозможности сделать по ним собственных выводов;
«сомнениями» в правильности просьбы «посмотреть мне твою рукопись» без указания, в чем эти сомнения заключались;
«неверностью большинства замечаний В. А. Быкова» и последующей, несколько диссонирующей с таким утверждением, «необходимостью кардинального изменения моего (твоего) подхода к изложению предмета, и не только в разделе 1»;