А теперь о более злободневном и печальном, чем наши руки и ноги. То, что произошло за последний месяц, не поддается воображению. Уже по первым словам первого сообщения о взорвавшихся двух самолетах было не просто очевидно, что это «отлично» подготовленный для пущей впечатлительности и воздействия на общество теракт, но мною был тут же представлен даже его однозначный сценарий. Как два террориста (и, скорее всего, две бабы-смертницы), подыскав два подходящих рейса, покупают на них билеты и договариваются подорвать себя одновременно с точностью до секунды. Как им «благоприятствуют» для сего внешние обстоятельства: не без взяток достают билеты, проходят по тем же нормам «успешно» досмотр, самолеты вылетают вовремя так, что оба оказываются в воздухе в обговоренное ими заранее время. И как затем, при всей, по теории вероятности, очевидности выше представленного, наши горе-специалисты при активном содействии такого же уровня журналистов и прочей пишущей и говорящей братии в течение нескольких дней изрекают на весь белый свет разные глупости об этой трагедии.
А разве Путинское заявление о «безусловном» неприменении нами силовых методов и подчинении операции по блокированию школы в Северной Осетии только одному главному – спасению детей – не на таком же уровне? Как спасать без применения силы? А если случится так, что нужно, и немедля нужно, применить силу? И сколько может случиться этих «если»? Произошло то, что и должно было произойти при подобной постановке задачи. Фактически стихийное развитие событий и массовый расстрел, и уничтожение детей. Не говорю уже о всем остальном: о проникновении на территорию Осетии большущей группы вооруженных с головы до ног бандитов, их пропуск через все кордоны. Разве трудно представить, как все делалось и на каком «уровне» там организована продажа всего и вся?
Это в плане конкретности. В общем же виде все ясно и понятно. Демократия не меньшее отнюдь зло, чем тоталитаризм. Современное общество до безобразия разделено на богатых и бедных в масштабе уже целых государств и континентов. Оно проникнуто колоссальной озлобленностью бедных к богатым. Террор есть начальный этап борьбы обездоленных в силу именно их безысходности, а масштабность сегодняшнего терроризма прямо вытекает из масштабности противостояния. Этот сегодняшний террор по своей дикости качественно ничем не отличается от всех предшествующих стихийных проявлений человеческой озлобленности и жажды мести. Вспомним хотя бы из нашей истории про покушение на Столыпина в его доме на Аптекарском, когда террористами была брошена бомба фактически в толпу ни чем не повинных людей, пришедших к Столыпину на прием, и когда погибло, говорили, 35 человек. Изменились только масштабы, но ведь и сегодняшние технические возможности не те и вся инфраструктура не та. Террор же сам по себе как был, так и остается предвестником большого организованного бунта, революции или войны.
Надо заниматься исходными причинами террора, а не его следствиями. Общество может устойчиво существовать и эволюционировать только в режиме равновесного состояния его составляющих частей, иначе возмущения тем больше, чем дальше оно от этого равновесия. К сожалению, в силу неких природных законов, власть это плохо понимает и начинает готовить очередное возмущение чуть не с первых дней своего прихода к трону. Обратные связи здесь работают с недопустимо большим опозданием. Так происходит и у нас, и у американцев. Все мощно говорят о расправе с террористами и только изредка и как бы между делом о главном – о социальном неравенстве, их порождающем.
22.09
Сегодня пошел показаться травматологу 23 горбольницы Ирине Николаевне Бабич. Встреча с ней состоялась по протекции Евгения Васильевича, сына Цветковой, через его знакомую некую О. А. Рыкову. Сославшись на имя последней, я представился Бабич накануне по телефону и договорился о встрече. Прихожу, называю свою фамилию. Она смотрит на меня непонимающими и удивительно не мигающими глазами. Напоминаю о вчерашнем разговоре и назначенном ею часе встречи. Тот же результат. Поскольку я тяжелодум, то сценка получается неестественно затягивающейся, пока я не догадываюсь воспользоваться главным аргументом и повторить ей вновь имя неизвестной мне Рыковой. Она наконец выдавливает извинительное: «Да-да, я теперь вспомнила» и, не сказав более ни слова, опять обратила на меня