– Ну, кто же так поступает, – говорю ему, – собрался в лес с компанией, знаешь, что будет остановка, костерок, чаек. А ты… – Тут, как бы продолжая за меня, без малейшего заметного перерыва, Муйземнек:
– И вообще, мать ты такой и этакий… – А далее еще несколько «слов» к тому самому месту, о котором я толмачил целое утро. После столь образного муйземнековского назидания Дима не произнес ни одного матерка за весь оставшийся наш поход.
Или. Принимаю я как-то у себя дома Муйземнека и еще одного Юру – Петрова. По какому случаю – не помню, да это и неважно. Сидим за столом и как обычно ведем разговор о прошедших временах, естественно, с перечислением разных фамилий. На последние у второго Юры феноменальная память. Причем почти без исключения, кто бы и кем бы не был назван, оказывается либо родственником Петрова, либо давним его, с детских, школьных или институтских лет, приятелем. На худой конец, хорошим знакомым или родственником близкого друга. Не отметить сего факта и не поддержать любую названную фамилию, обязательно добавив к ней еще имя и отчество, – он не может.
Сидим вот так, болтаем. Названы уже десятки фамилий. Вспоминаем все трое, но с одной особенностью: Юрины фамилии идут без комментариев об их известности, наши же – обязательно с таковыми в упомянутом выше духе. И вот наконец, после очередного эмоционального всплеска, только-только Юра собрался открыть рот для уведомления нас о своем еще одном давнем знакомстве с названным мною человеком, как, намеренно его упреждая, Муйземнек:
– Друзья, а ведь я Пал Палыча знал еще с пеленок…
До Петрова юмор не дошел. После муйземнековских подробностей о том, как близок был ему П. П. и как тот не раз качал его на своих могучих руках, Петров продолжал в прежнем духе. Оказалось, и он знал П. П., разве несколько позже. Ну не чудо ли Муйземнек, ведь надо же было прореагировать так своевременно, точно и без осечки! Сказать «к месту» – коронный его номер. Играл он безукоризненно, ожидая подходящего момента (как и в приведенных случаях) с терпением, достойным блестящего охотника. Стрелял лишь после того, как дичь была видна всем, дабы все присутствующие могли четко запечатлеть его меткий выстрел.
У меня нет данных для компетентной оценки его деловых качеств, но, судя по тому, что я знал, видел и слышал из разговоров с ним и о нем, Ю. А. и тут был вполне заведенным, неравнодушным к делу человеком, вечно чего-то пробивающим, доказывающим и предлагающим свои проекты. Занимался всем этим фактически до последних дней и, будучи уже больным, мотался по разным командировкам, а чуть не за месяц до смерти по его просьбе я организовывал ему встречу с моим братом Леонидом по вопросу разработки проекта какой-то дробилки. Кажется, это была последняя его идея. Он не выходил уже из дома, но на встречу явился вполне собранный, точно в назначенное время и с большой внутренней заинтересованностью доложил нам о сути проблемы, о своих предложениях по ее решению.
Удивительная человеческая одержимость! Я несколько раз ему звонил после, напрашивался зайти, но он каждый раз просил отложить встречу. Ни разу не жаловался, говорил лишь: «Вот чуть-чуть аклимаюсь и поговорим»… Встретились на могиле.
А вот что мне вспомнилось в связи с кончиной Л. Кузнецова.
Смерть всегда неожиданна, даже когда о ней думают и ее ждут. Смерть Кузнецова не могу воспринять и не только потому, что лишь несколько дней назад его видел и разговаривал с ним – неизменно веселым, здоровым и ни на что не жалующимся, – но и потому, что он как запечатлелся в моей молодой памяти здоровенным мужиком – атлетом, так всегда таковым для меня и оставался.
Помню его взлетающую над сеткой руку, мощно всаживающую мяч в середину вражеской площадки, что особенно бывало впечатлительно на фоне наших отдельских игроков и совсем уж до гротескности зрелищно, когда однажды вместе с ним в команде играли два ее «сильнейших» из тех доморощенных: Быков (это я) и Соколовский.
Помню, как он буквально избивал меня на одной из майских демонстраций. Столь же мощно, как мяч, отбрасывал мое бренное тело на полметра в сторону с разворотом разве не на 180 градусов так, что я мгновенно оказывался лицом к гогочущей во всю глотку толпе. И, заведомо зная уже после 2-го, 3-го отлета, что это может учинять только один Кузнецов, в силу своего врожденного долгодумия и копания в причинно-следственных связях, никак не мог увязать последние между собой, поскольку заставал его торчащим чуть не в третьем от себя ряду теснейшим образом сбитой массы людей. Это был отлично поставленный спектакль. И лишь после едва ли не 10-го полученного удара, встретившись наконец с его смеющимися глазами, я осознал окончательно, кто же меня так долго и сильно лупил на посмешище всего честного народа.