2 7.04
Лен Шляпин пропел мне по телефону, что он знает двух «великих» людей: меня и Яковлева, и что ничего лучшего из написанного, чем у них, он, якобы, еще не читал. Удивился не столько его высокопарной оценке, сколь сравнению меня с пропагандистом Яковлевым. Обменялся с ним в предварительном порядке ожидаемым впечатлением от этого деятеля, попросил у него книгу, прочитал, и вот что ему передал в письменном виде.
«О книге А. Яковлева «Омут памяти» и о нем самом. Моя исходная позиция. Судить и делать какие-либо выводы о человеке, на что-то в жизни претендовавшего и даже в какой-то степени ее ход определявшего, – можно только по конкретным делам, а не по им пропагандируемому, к тому еще и после «драки». Тем более, когда речь идет о политике, а уж пропагандисте по должности и фактически по жизни, – особенно.
Яковлев, хотя и критикует первичность бытия перед сознанием, – типичный представитель когорты прожженных политиканов, для которых бытие, как видно, наоборот, только и определяло сознание. Тридцать с лишним лет он ревностно служил системе, в которой, по его собственному теперешнему установлению, чуть не главным было «на протяжении всей истории партии подхалимничать, разоблачать и уничтожать». Где все его герои, исключая естественно только автора, «демонстрировали безнравственность и готовы были ради сохранения собственной шкуры (уточним: «шкуры» – разве при Сталине: во времена Яковлева – уже ради дворцовых благ) разорвать на куски любого, на кого направлен указующий перст побеждающего вождя». Где окружающая «недостойная молодежь, в отличие от стариков – догматиков вроде Молотова и Кагановича, в могущество марксистско-ленинских идей верила только в те звездные минуты, когда ее допускали на трибуну, а в жизни боготворила не абстрактные идеи, а власть и личное благополучие» и т. д. и т. п.
Нормальный человек не только работать в подобном «омуте» (название-то какое точное придумал?!) – представить пребывание себя рядом с ним не способен. Наш же автор, исходя из интересов бытия, как истинный марксист, служил системе ревностно и холопски униженно, а судя по его восхождению к партийному «Олимпу», – еще и с энтузиазмом, изобретательностью и усердием. И вдруг…
Разносная, почти озлобленная критика, причем явно односторонняя, вне истинных причин тогда происходившего. Говорит, что прозрел, но когда? А тогда, по тем же законам бытия, когда возникли другие условия, появились явно эгоистические соображения, его устраивающие и отвечающие личностным интересам. Миллионы людей, никаких не политиков, обычных представителей «серой» интеллигенции, вне марксистско-ленинской ортодоксии, все видели и давно определились с действующей системой, ее минусами и плюсами, а этот умник (этого у него не отнимешь) впервые стал задавать себе вопросы на данную тему лишь в середине 80-х годов. На самом деле так или врет (поскольку теперь пишет, что и раньше уже вместе с остальной «номенклатурой жил двойной, а вернее тройной жизнью») – не имеет значения.
Книжка его ничем не отличается от Горбачева оправдательных писаний. Не отличается и от таковых, например, Волкогонова или того же Бурлацкого, учившихся и подвизавшихся, как и Яковлев, всю свою активную жизнь на заказном сочинительстве для вождей. Однако Яковлев по уму и хитрости на голову выше своих коллег. А умные и хитрые мне всегда нравились. С учетом этого «болезненного свойства» – книжка ничего, расширяет кругозор. Весьма занимательны отдельные ее частности.
Как постепенно, при правильной оценке творческого труда интеллигенции в сталинские времена, этот труд был в дальнейшем низведен по оплате до уровня слесаря. Как бездарно страна тратила валюту на покупку зерна. Как коррумпирована была власть. Как автор часто отдыхал и принимался разными вождями в разных, недоступных простому люду, санаториях, дачах и прочих местах. Заметим, что о последнем и другом подобном приобщении к благам писали и все остальные, крутившиеся у власти, но писали всегда с некоей как бы собственной отстраненностью, а если с критикой, то кого-либо, но, упаси бог, не себя. Не исключением является и Яковлев. Есть и другие достойные внимания факты. Но ведь не из-за них сочинял он книжку.
Серьезный его план – один. Представить нам все в перевернутом виде и вне действительной истории.
О поражающей автора «жестокости» революции никакой не политик, писатель Гончаров за 150 лет до него писал, что рядом с богатством, роскошью и прочими излишествами «всегда таится нищета, которая сторожит минуту. Когда мишурная богиня зашатается на пьедестале, она быстро, в циничных лохмотьях, сталкивает царицу и садится на престол». И далее, к сожалению, с той же философией «от живота», – добавляю я, – начинает то же, что и ее предшественники. А что стоят несколько строчек на эту тему Виктора Гюго. «Восстание возникает из постепенно накопившегося электричества, из внезапно вспыхнувшего пламени, из бродящей силы… наперекор деспотизму, наперекор законам благополучия счастливых и наглости нескольких богатеев». Бесподобное по своей простоте объяснение истинных причин террора, кровавых народных бунтов и «жестоких» революций! Вот откуда (от природной человеческой ненависти к неравенству и ее «музыкальному» сопровождению) проистекает зверство и все другое аналогичное зло жизни! Не потому ли почти одновременно с Гончаровым и Гюго весьма наблюдательный француз Астольф де Кюстин, насмотревшись на дворцовую и помещичью дикость, предрекал России «страшную революцию».