Через 50 лет, в начале прошлого века, столь же издевательски и уничижительно писал о том же – о неразумном накопительстве богатых и ненависти к ним бедных – Толстой. А потом разносил роскошь и упоминал о действительных причинах увлеченности марксизмом большой государственник и борец за здравый смысл Витте. Это он отметил, что «нельзя вести политику средних веков, когда народ делается, по крайней мере, в части своей, сознательным, невозможно вести политику явно несправедливого поощрения привилегированного меньшинства за счет большинства» и что «политики и правители, этого не понимающие, готовят революцию, которая взорвется при первом случае».
Да, наконец, разве о том же самом не говорили ранее и другие здраво мыслящие люди? Не во времена ли Французской революции Гракх Бабеф призывал погрязшее в роскоши и праздности «пресыщенное меньшинство» к разумному компромиссу с «изголодавшейся массой»? А разве сегодня такое же меньшинство, ограбив собственный народ, не погрязло в мишуре и не приступило «срочно» к подготовке почвы для возмущения и ненависти? Той, о которой времен революции 17-го года уже совсем наш современник писатель Б. Васильев говорил словами бывшего царского генерала Олексина (не в пример нынешним пропагандистам разнузданного капитализма), что «вся цивилизованность привилегированного сословия зиждется на угнетении (добавлю – и, главное, унижении) всех прочих сословий», что нам «пришла пора возвращать награбленное» и, соответственно, испить полную чашу их ненависти.
У Яковлева же – контрреволюционная случайность, плод больной головы Ленина! Что за ахинея? Несуразная, но объяснимая, зашорен-ность во взглядах на реальную жизнь. И потому: с одной стороны – как у всех ему подобных по судьбе, в рамках реабилитации своего Я, отчетливая устремленность выдать желаемое за действительность, а с другой – исключительно необъективная (от непомерного восхищения до злобной ненависти) оценка событий и «творцов» истории.
Он настолько ограничен, что не осознает, как его тенденци-озно-теоретизированные характеристики (см. «Черную книгу коммунизма») бьют, прежде всего, по нему самому. Например, его утверждение, что будто «большевистское государство с самого начала строилось на удушении работающих и возвышении бездельников». Абсолютно неверное в принципе, но прямо относится к самому Яковлеву – действительному бездельнику, созидавшему всю жизнь, по его же теперешнему признанию, только сплошные глупости. Причем в полной мере, и дважды: как в годы прежние «тоталитарные», так и теперь им обратные – «демократические». А что стоит его фраза о «шкодливой смелости тех, кто смотрит на драку со стороны, из-за угла и готов прислониться к победившему и в очередной раз облизать его»? Не про себя ли у него тут?
0 7.05
По случаю дня Победы, вместе с другими здравствующими пенсионерами, был приглашен на встречу в бывший конструкторский отдел, куда я первый раз пришел в 1949 году, будучи еще студентом. Тогда в нем было 60 человек, одержимых работой и планами, а сейчас – всего 15, без серьезных текущих дел и планов на будущее. Настроение отвратительное, не знаешь, что сказать по случаю праздника.
Стоял и что-то мямлил про надежду на будущее и призывал быть оптимистами.
Посидев сколько-то за отдельским столом, пошли со Стрижо-вым к нынешнему главному конструктору Е. Г. Белоглазову. Он сидел в кабинете вдвоем с Вальтером. Начался разговор более откровенный о наболевшем. Появился Орлов, но от беседы, несмотря на наши уговоры, категорически отказался и, сославшись на «ответственную встречу» со своим начальником, тут же ушел.
– А кто он сейчас?
– Не буду рассказывать, – с некоторой долей таинственности произнес Белоглазов в ответ на мой вопрос, – лучше я вам покажу…