Тут я отвлекусь и расскажу, как через десяток лет мне пришлось воевать с нашими собственными заводскими «законодателями».
Работа над крупными комплексами всегда сопряжена с большим количеством разного рода так называемых «возмущений» – отклонений от ранее намеченных программ, графиков, планов и неизбежных
при этом корректировок, в том числе, связанных с внесением изменений в уже запущенное для производства оборудование, изготовлением чего-нибудь дополнительного, да еще в чрезвычайно сжатые сроки.
Когда я вылез на уровень самостоятельной работы, мне пришлось заняться подготовкой подобных распоряжений по срочному изготовлению этого «чего-нибудь». Естественно, я обратился к предыдущему опыту моих коллег. Взял в качестве образца несколько ранее подготовленных распоряжений и обнаружил в них такие пошаговые подробности, с указанием служб, цехов, фамилий их начальников, дней и чуть не часов исполнения отдельных операций, которые абсолютно не были увязаны, естественно, ни с уже имеющимися заводскими планами, ни с загрузкой этих служб, ни с документами других конструкторских подразделений. Они совершенно не соответствовали ни здравому смыслу, ни моему пониманию процедуры организации данного процесса.
Вспомнив сталинское распоряжение, его краткость и корректность, взял и написал свой первый проект распоряжения (кажется, в нем шла речь об изготовлении одного узла для индийского рельсо-балочного стана), в котором пунктом 1 признавалась необходимость в этом узле, а пунктом 2 плановая и производственная службы обязывались обеспечить изготовление его к такой-то дате. И все. Напечатал и понес его, помню, на согласование начальнику производства С. Т. Лифшицу, отличному руководителю и мужику… и был им завернут: как это какой-то пацан придумал внести изменения в давно установившийся «порядок». Не подействовали никакие мои аргументы, ни ссылки на Сталина. Потребовалось еще чуть не десять лет, прежде чем мне удалось доказать Соломону Тимофеевичу, а может и кому его уже сменившему, мою правоту и получить согласие на подготовку такого духа приказов и распоряжений по «сталинскому» образцу.
Но почему, задаю себе вопрос, при Сталине была избрана такая краткая и деловая форма организующих документов, которой фактически затверждалась свобода в действиях ответственных исполнителей согласно требованиям оперативной ситуации? Что это, дело ума Сталина? Нет, полагаю, это было, прежде всего, делом рук тогдашних руководителей производства, тех деловых людей, подготовленных еще в недрах предшествующей системы, которых я отношу к воспитанникам Витте. Но и Сталин, судя по многочисленным фактам, будучи великим прагматиком, отлично понимал, что к чему и от кого что зависит. Что живое дело определяется прежде всего не чиновниками, а главными его, дела, исполнителями. Не потому ли он и вся его руководящая «гвардия» тогда теснейшим образом работали и общались с главными конструкторами, директорами заводов и институтов,
учеными, инженерами. И сам Сталин, как недавно вспоминал академик Б. В. Литвинов, «знал всех конструкторов и считал это своей прямой обязанностью».
Один из той гвардии – С. А. Афанасьев, который в годы войны занимался изготовлением боеприпасов, в 80-е был назначен нашим министром тяжелого машиностроения. Мы как раз в это время пускали в эксплуатацию установку ножниц для обрезки боковых кромок листов на Донецком метзаводе. С ним, заводом, до сего времени были мало связаны, не знали их людей, они наших, и думаю, больше из-за этого там произошли какие-то осложнения. Их начальство перепугалось и вместо прямого обращения к нам забросило сразу серию телеграмм на самый высокий уровень. Через два-три дня, когда мы успели уже командировать туда нашего конструктора, раздался телефонный звонок.
– Владимир Александрович? – Да. – С вами будет говорить Министр.
У меня отвратительная память на имена, быстро листаю справочник, нахожу в минтяжмашевских адресах нужную мне фамилию.
– Владимир Александрович, здравствуйте! – Здравствуйте, Сергей Александрович, слушаю Вас, – отвечаю ему и одновременно задаю себе вопрос: «С чем это он и почему ко мне, а не к кому-нибудь из заводского верховного руководства?».
– Вы не расскажете мне, что у вас за осложнения случились на Донецком заводе с ножницами?
– Представляю, что ничего серьезного не должно быть, – говорю я, продолжая одновременно размышлять про себя: «Понятно, старая сталинских лет школа – начинать с конструкторов и получать информацию из первых рук, достоверную, без посреднических искажений и домысливаний. Надо, думаю, постараться ему своим ответом доказательно и авторитетно подтвердить правильность его, министра, действий».