Прихожу в дом с букетом цветов. Вижу – стол накрыт, на нем бутылка армянского коньяка. Объявляет, что сегодня у нее день рождения. Убежден, что цветы (которых никогда в жизни я привычки дарить не имел) она «подбила» меня купить через свое по такому случаю желание доставить благость не только себе, но и мне.
Покупаю в подарок кофемолку. Вручаю.
– А я как раз… купила свежий в зернах кофе.
Решаем поехать в Петергоф. Ждем автобуса. В двух метрах такси с зеленым огоньком и вожделенно поглядывающим на меня шофером.
– Может, вместо этого несчастного Петергофа сейчас доставим удовольствие себе и этому таксисту и двинем к тебе на дачу, без мамы, – говорю я.
– Отличное предложение, тем более что про его дворцы можно почитать и на даче… А проспект о нем, на всякий случай, я приобрела еще вчера.
Или вот еще более удивительное совпадение. Прихожу к ней перед своим очередным отлетом из Ленинграда. Посидели, поговорили. Предлагает меня проводить до аэропортовского автобуса. На дворе холодная мокрая осень. Заходим в магазинчик под ее домом, и я, будто под неким внешним воздействием (опять абсолютно вопреки своим правилам и привычкам), беру бутылку шампанского и приглашаю ее в соседний скверик. Садимся на скамейку, начинаю открывать бутылку, собираясь предложить Светлане мерзостно распить ее из «горла». А она из карманов своего широкополого пальто, выручая меня, спокойно, словно так только и должно быть, достает… пару граненых стаканов. Это был наш последний, в тот раз, вечер.
И вот через очередные 25 лет я, с теми прежними моими впечатлениями, вновь стучусь в ее дверь. Передо мной старая, с опухшими, еле передвигающимися ногами женщина и не квартира, а хлев. Но та же мгновенная ее реакция на ситуацию, почти магическое ощущение моего я, моего настроя, моих желаний, которые поразили меня еще тогда, в первую ленинградскую встречу.
– Что, не ожидал? Вот так, милый Володечка.
У меня была бутылка сухого вина. Мы уселись за стол.
– Когда, – начала она, – у меня умерла мама и я осталась одна, пошла в квартирный отдел переписать ордер на свое имя, а мне в ответ говорят, что не только квартиру, но по действующим городским нормам едва ли я одна могу претендовать даже на большую свою комнату. Я в расстроенных чувствах. В это время появляется мой родной племянничек Сережа. Заявляет, что не может жить со своей женой, уходит от семьи (у него двое детей) и просит временно прописаться у меня. Возраст мой уже приличный, думаю, квартира пропадет, даю ему свое согласие. А через неделю узнаю, что в соответствии с неким новым Указом применительно к данной истории квартира после смерти родителей должна полностью остаться за мной. Но дело сделано, слово дано. Единственное, что предпринимаю, – приватизирую ее всю на свое имя.
Живу с племянником. Через некоторое время объявляет, что нашел женщину, женится и просит прописать свою Юлю, ибо в противном случае, объясняет, она не может устроиться в Питере на работу. А через пару лет, уже вдвоем, они упрашивают меня прописать еще Юлину дочь (от первого ее мужа, а может и внебрачную), и опять по причине «безвыходного» их положения: невозможности иначе поступить ей в гимназию. Тут как раз подоспело время появиться на свет и собственному их совместному ребенку.
Таким образом, за пять лет у меня оказывается на уплотнении все Сережино семейство. Этого мало. В плане совместного проживания, сия парочка моих скоропалительно появившихся новоявленных домочадцев оказалась, к тому же, абсолютно бессовестными людьми, просто скотоподобными существами. Вот откуда такой, удививший тебя, помойный вид квартиры. Я бы уехала, но куда? Квартира приватизирована, но фактически я не имею на нее никаких прав. Сергей же с Юлей, похоже, теперь лишь эгоистически ждут моей смерти. Боюсь признаться, но мне порой кажется, что Юля, если исходить из одного рассказа, не прочь бы даже ускорить ее.
– Что же ты, такая умная баба и так опростоволосилась? Ведь точно оказалась в безвыходном положении. Ладно, прописала Сергея, но зачем Юлю, в такой-то ситуации? Почему не предложила остаться жить в собственном ее родительском доме? Да, что за фрукт и сам Сергей – уже к тому времени отлично знала.
– А как дела с твоей дачей? – задаю ей очередной вопрос, в ожидании услышать нечто похожее на квартирную историю. И точно.
– В 98 году случился известный дефолт. Сергей занимался торговыми операциями и прогорел. Пришлось продать дачу на условиях равных с ним за нее долей. Занимался продажей Сергей, сейчас даже не помню, за сколько она была продана. Через несколько дней после сделки заходит он ко мне в комнату и сообщает, что своей части не хватило, а ему угрожают, если не рассчитается с долгами, и просит дать ему мою долю.