28.07
«Здравствуйте, Владимир Александрович!
Ваше последнее письмо вызвало у меня настойчивое желание принять участие в обсуждении поставленных проблем».
31.07
«Дорогая Маша! А ведь я получил весьма приличное удовольствие от твоего послания. Или у тебя большой природный талант к свободному и содержательному слову, или у тебя были отличные преподаватели и вас действительно чему-то научили за пять институтских лет, или, допускаю, и то и то и другое вместе: настолько хорошо и логично все изложено. Послание не вымучено, а написано от души человеком, обладающим знаниями, здравым смыслом и собственным независимым мнением.
Но… есть и то, с чем я не согласен, что могу, правда, списать на молодой твой возраст и отсюда отсутствие пока опыта, и, прежде всего, в правильной оценке своего визави, его «полемических способностей».
Я привожу здесь полностью твое письмо (кстати, отформатированное так, как я хотел бы его видеть, со всеми исправленными твоими описками, недопустимыми для серьезного по содержанию документа, тем более, для литератора по профессии) с отдельными по его ходу замечаниями, выделенными курсивом.
Итак.
«Здравствуйте, Владимир Александрович!
Ваше письмо вызвало у меня настойчивое желание принять участие в обсуждении поставленных проблем.
Так, не могу не согласиться с Вами в том, что «судить и делать какие-либо выводы о человеке, на что-то в жизни претендовавшего и даже в какой-то степени ее ход определявшего, – можно только по конкретным делам, а не по им пропагандируемому, к тому еще и после драки». На мой взгляд, таким делом может быть не только создание материального Продукта, но и Слово – тогда, когда это слово становится делом чести и гражданского долга деянием («Поэт в России больше, чем поэт»). Сказанное не относится к обсуждаемой книге А. Яковлева, Ваша критика суждений которого представляется мне верной и обоснованной.
Ты не совсем права, Слово, несущее полезную информацию, а порой даже уникальнейшую информацию, я ценю не меньше даже самого блестящего дела. У меня в цитируемой тобой фразе, идет речь о «слове», которым чего-либо пропагандируется, защищается и т. д., а если еще и по контексту, – то более всего о «слове» политика. Именно потому я полностью согласен со всем твоим, что приведено о нем, слове, далее.
Хочется сказать несколько слов в защиту философии. Думается, философия, являясь частью не материальной, а духовной культуры, не может и не должна иметь непосредственного практического «выхода». Функция ее прежде всего мировоззренческая, то есть осмысление бытия – природы, человека, общества – в целом, выявлении неких общих законов жизни, вбирающих научное знание, но не копирующих его, не спекулирующих им. Это обобщение иного, более высокого, уровня. А потому (и здесь я не могу согласиться с тем, чему нас на философии учили) собственно философия – не наука. Наукой может быть названа история философии, изучение истории философской мысли в ее связи с историей как таковой, историей науки и изменением общественной мысли. Но назвать наукой саму философию – значит поставить в один ряд Аристотеля и Гегеля с аспирантами и кандидатами философских наук, людьми если и не заурядными, то отнюдь не конгениальными тем, чьи учения вошли в историю философии. На мой взгляд, философия во многом схожа с литературой и, как и литература, составляет особую область духовной культуры, развивается в соответствии со своими закономерностями, не претендуя при этом на истину в последней инстанции. И в этом не порок философии, а ее специфика: она не наука и потому вовсе не обязана быть по-научному точной; автор-философ волен прибегать к любым средствам для создания своего «интеллектуального космоса» – образа мира, каким он, по его представлениям, является.
Зачем это нужно? Для души, для того чтобы ищущий человек мог обрести мировоззренческую «платформу» – пусть не в согласии с теми, что постулируют философы (о полном согласии, конечно, и речи быть не может уже хотя бы потому, что мы живем в другое время, в другом мире), то в споре с ними, впитывая духовный опыт, накопленный предшественниками, и вырабатывая на этой основе свое видение мира. Ведь даже у тех мыслителей, чья философская конструкция в целом не может быть принята, находятся отдельные утверждения, созвучные нашим мыслям и актуальные сегодня. Так, у Бердяева, также ставшего предметом обсуждения на страницах Ваших заметок, мне импонирует, например, мысль о различии объекта веры и научного познания. Почему, задает вопрос философ, истинным признается только то, что может быть познано разумом, доказано? Разве тем, что может быть научно исследовано, ограничивается все многообразие мира? Не говоря уже, что наука сегодняшняя по отношению к науке завтрашней может и быть неточна, и даже ошибаться в отдельных положениях, и многое не быть в состоянии объяснить (совершенно согласна с Вами в том, что «кладезь человеческой мудрости весьма ограничен»). Так, ученые-физики были свидетелями тому, как в Пасху в Храме Гроба Господня в Иерусалиме в определенный момент загорались все свечи. Это было заснято на видео и зафиксировано в помощью специальных приборов. Однако, как и почему это происходило, осталось непонятным. Думается, к подобного рода ситуациям суждения Бердяева оказываются как раз таки применимы.