Обрати внимание, насколько четко журналистом расставлены все акценты. Просто прелесть. Хотя насчет «возражений» со стороны начальства у меня имелись уже и тогда сомнения. Не любит оно наших объективных писаний.
Бывай здоров. Всем привет.
P. S. Не успел отпечатать первый лист этого письма, звонит Глазков.
– Владимир Александрович! У нас – как на пожаре. Вдруг материал, пролежавший неделю, срочно потребовался в номер. Посылаю Вам газетный вариант, посмотрите и срочно позвоните о возможных замечаниях.
Смотрю, правка вполне приличная, нашел только три маленьких опечатки, сокращения вполне приемлемые. Но думаю, как это он такой материал протащит в газету? Буквально через пятнадцать минут еще звонок.
– Вы знаете, сейчас при окончательном просмотре верстки главный редактор Кощеев собственной властью… вычеркнул из статьи два главных абзаца о власти.
– Не расстраивайтесь, – говорю ему, – я этого ожидал: ведь у нас, кроме всего, здесь есть собственная власть. Для газетного варианта – простительно. У меня только одна просьба. В порядке «реабилитации» прошу переслать Татаркину исходный авторский вариант письма. Однако мой оптимистический настрой оказался ошибочным.
06.09
По случаю публикации упомянутой статьи мы с Глазковым обменялись следующими посланиями.
«Юрий Геннадьевич! Напечатанная статья «Эгоизм власти и гибель социализма» вопреки Вашим обещаниям, приведенным в письме от 28.08, не соответствует согласованному со мной ее варианту. Статья получилась однобокого содержания, а моя критика частной реплики Татаркина о процедурах формирования общественного мнения, превратилась в тенденциозно-пасквильную, не соответствующую мне по духу, критику социализма.
Последнее усилено тем, что одновременно из статьи были удалены или недопустимо сглажены все мои акценты противоположного звучания, касающиеся критики современной России. Кроме того, в результате этих пертурбаций в статье оказались рассмотренными лишь два (из многих) тезиса Татаркина, первый и «следующий», и потому она получилась без логически завершающего конца. Наконец, в серьезную статью еще и вставлена, для пущей «убедительности» читателя, пропагандистского содержания картинка.
Как будем выходить из этого неприятного редакционного своеволия? Ведь получилось так, что здесь просто использовано мое имя в сугубо редакторских интересах при явном ущемлении моих. Прошу срочно связаться со мной».
«Уважаемый Владимир Александрович! Полностью разделяю Ваше возмущение. Сокращения, произведенные, видимо, по цензурным соображениям, – дело рук главного редактора медиа-холдинга «Уральский рабочий» Кощеева Льва Леонидовича. Со мной, равно как и с шеф-редактором «УР» Толмачевым Александром Юрьевичем, одобрившим публикацию, и ответственным секретарем «УР» Буровой Татьяной Борисовной вопрос не обсуждался: дано указание – и все. И нет времени, чтобы заменить материал другим. Так что на свой счет я упреков принять не могу, могу только сожалеть, что не смог воспрепятствовать действиям руководства, с которыми не согласен.
По Вашей просьбе я переслал академику Татаркину полный текст Вашего выступления со следующей припиской:
«Уважаемый Александр Иванович! На публикацию записи Вашей беседы с журналистами «Уральского рабочего» поступил отклик Владимира Александровича Быкова – бывшего главного конструктора Уралмашзавода по станам горячей прокатки. К сожалению, опубликовать этот текст в полном объеме не удалось, более того, на финальном этапе в текст внесены сокращения, продиктованные, очевидно, цензурными соображениями. По просьбе автора пересылаю Вам полный текст выступления нашего читателя, который, возможно, будет представлять интерес и для Вас».
«Юрий Геннадьевич! Не обижайтесь: я обращался в адрес Редакции.
Ваша информация касательно процедуры подготовки газеты, даже если ее рассматривать как досадное исключение, весьма занимательна и полезна. Я постараюсь ее использовать, естественно, без ссылки на Вас.
Благодарю Вас за передачу моего письма Татаркину. Полагаю, что оно сколько-то реабилитирует меня в его глазах. По отзывам коллег, прочитавших газету, я написал нечто непотребное, что фактически и явилось основанием для моего вчерашнего Вам послания. Слава Богу, что под статьей нет Вашей фамилии. С уважением и еще раз с благодарностью».
10.09
Полтора месяца хромаю на левую ногу. Потянул ее на велосипеде. Знал и чувствовал, что перегружаю, но не остановился во время, и вот пожинаю плоды. Сегодня вооружился тростью, и сразу, за счет лишь незначительной разгрузки ноги, почувствовал облегчение. Хватит ли теперь терпения ходить с ней хотя бы несколько дней? В первый же день оставил ее в магазине. Пришлось за ней возвращаться. Вот, подумала, служительница магазина, возвращая палку: тоже мне хромой: вспомнил о своей палке чуть не через полчаса? А вечером мне потребовалось куда-то сходить, но шел дождь, и, полагая неудобным для себя пользоваться одновременно зонтом и палкой, я оставил ее дома. Сегодня впервые в моей жизни, увидев у меня трость в руках, меня пропустила при входе в трамвай женщина, причем довольно преклонных лет. К слову, также впервые, уже несколько раз мне уступали место в общественном транспорте некоторые граждане из числа наиболее сердобольных. И дабы не пререкаться, я вынужден был с благодарностью отвечать на их шаг, пока еще каждый раз, от непривычки, проигрывая про себя свой возраст и его восприятие, что заставляет человека поступать по отношению ко мне подобным образом.