- Я вспомнил, откуда немцы знают эти фамилии,— Шарафутдинов молча обернулся к нему. Закридзе иронически усмехнулся. — В первом поиске мы с лейтенантом взяли связиста. Когда я хотел его кончить, Андрей — он тогда рядовым был — не разрешил.
- А ты кем был?
- Я? Сержантом.
- Ты — сержант, он — рядовой. Он не разрешает, ты слушаешь! — затряс головой Закридзе, разводя руками.— Очень хорошо.
- Так получилось... Андрей немецкий знает, я — нет. И вообще. Он оказался... крепче.
- Прекратить болтовню! — разозлился Шарафутдинов. — Время есть, рассказывайте, старшина!
И Сутоцкий рассказал, как они пробирались в тыл врага, как верили, что кто-нибудь из их группы все-таки остался в живых, как оглушили немца, как Андрей взял с него расписку работать на Красную Армию против захватчиков родины Курта — он даже фамилию его вспомнил: Штильмайер.
Взял расписку и приказал ссылаться на Зюзина или Матюхина. Вот... Вот этот Курт и написал...
- Какой умный Курт! Связист, а всю оборону знает! — взорвался Закридзе.
Сутоцкий помолчал, потом сознался:
- Верно, странно, тем более что Курт — крестьянин, а схема... толковая.
- Вот! — Закридзе ткнул его пальцем в грудь.
- Я думаю, что Штильмайер...
- А я думаю,— перебил Сутоцкого Шарафутдинов,— если была расписка, то настоящий немец...
- Курт — австриец...— буркнул Сутоцкий: на него действовал яростно горящий взгляд Закридзе, и он начинал верить, что дело с запиской, пожалуй, не совсем чисто.
Закридзе только усмехнулся, многозначительно и с презрением. Шарафутдинов молча изучал записку.
- Что будем делать? — спросил Сутоцкий.
Ему не ответили. Холодало. Потянуло псиной. Шарафутдинов посмотрел на часы, словно засекая поворот событий, и сказал:
- Ерунда все.
- Что ерунда? — осведомился Сутоцкий.
- То, что Закридзе болтал, а ты поверил.
- Я... не поверил.
- Почему — ерунда?— спросил Закридзе.
Потому что в схеме есть то, чего у нас на карте не было. Значит, схема правильная. А если правильная, выходит, человек, ее писавший, рисковал головой. Понятно?
- Не понимаю... — возмутился, но уже не так яростно Закридзе.
- А ты думай! Что ты знаешь о разведке? — Шарафутдинов говорил спокойно, с чувством превосходства.— «Провокация»! — передразнил он. — Я с Матюхиным лазил и видел, какой он.
Закридзе уже набрал воздуха для очередного взрыва, но смолчал.
- Вот на что смотреть надо. — Шарафутдинов потряс схемой.— Видишь, вот тут у них командный пункт и ход сообщения к нему — крытый... Вот почему никто из наших наблюдателей его не обнаружил. И еще, я думаю, потому, что этот командный пункт как бы запасной, он почти не используется.
- За всех решаешь? — съязвил Закридзе.
- Схемы нужно уметь читать. Учись! Сколько траншей на взлобке, Закридзе?
- Ну... две.
- А здесь, видишь, три. Третья — крытая. Вот мы ее и не видели. Схема — верная. И австриец тот — верный.
Сутоцкий с недоумением смотрел на Шарафутдинова, слушал его властный голос и удивлялся: когда и как он стал таким? Как он просмотрел рождение настоящего разведчика и командира? И властность, и умение взять инициативу в свои руки, и, главное, ум.
- Как у тебя все правильно!
- А почему обязательно должно быть неправильно? Вот тебе про сортир говорили. Что говорили?
- Что ты пристал?
- Сортир перенесли прибывшие части. Почему? А потому, что стоял он за командным пунктом, а ветер все время был западный. Надувало. Те, что строили оборону, думали: хорошо, офицерам недалеко бегать. А эти чувствуют себя временными, подменными. Им лишь бы сейчас удобно. Понял? Вот они и построили новый, поближе, на линии КП. Значит, командный пункт действует. Это главное, что нам нужно понять. И еще. Видишь, здесь и здесь — пулеметы и дзот. Зачем? А затем, чтобы прикрыть КП огнем. И заметь, на наших схемах они тоже не показаны. Почему? А потому, что у них своя задача — прикрыть КП. Вот они и молчат. А раз молчат — не засечешь. Ход к ним тоже крытый. Вот и запомните...
- Послушай, сержант... —начал было Закридзе, но Шарафутдинов оборвал его:
- Прекратите болтать, рядовой Закридзе! Я отдал приказ, а его не обсуждают! Запоминайте схему. А потом, Закридзе, засунете записку на старое место.
- Почему? Зачем? — вскинулся Закридзе.
- Потому что, если ее возьмет кто-нибудь один, он... будет уверен, что вернется? А если вернется хоть один, он доложит, и записку достанут. А если никто не вернется... все равно кто-нибудь из наших найдет — мы дорожку показали.
- Все было правильно, все логично. Закридзе понимал это, но он не был бы самим собой — честным, горячим и прямолинейным парнем,— если бы не верил свято во все то, чему его учили. Потому он с вызовом сказал: