Матюхин осмотрелся, пристегнул к поясу фляжку с водкой, рассовал по карманам индивидуальные пакеты, вывалился из окопа, поднялся и помчался к Сутоцкому.
Тот лежал, скорчившись, прижав руки к животу. Матюхин молча подхватил его под мышки, развернул и поволок к землянкам. Николай стонал, но Матюхин не обращал на это внимания. В землянке он расстелил плащ-палатку, положил на нее Николая, разложил гранаты, чтобы в случае нужды можно было бы сразу отбиться от внезапного нападения, а уж потом финским ножом располосовал одежду Сутоцкого.
Осколок прошел косо, взрезав брюшину. Пачкая руки в крови, Матюхин ощупал спину — раны не было, хотя кровь подтекла и туда.
- Ну, счастливый твой бог, — вслух сказал он, снял с пояса фляжку и стал обмывать водкой рану.
- Пи-ить, — слабо дергаясь, попросил Николай, и Матюхин приставил фляжку к его уже покрытым корочкой губам. Сутоцкий сделал несколько жадных глотков, задохнулся и опять потерял сознание.
В сущности, это было на руку лейтенанту. Он вскрыл индивидуальный пакет, наложил розовые марлевые подушечки на рану и стал перебинтовывать.
Сутоцкий пошевелился, открыл глаза, долго смотрел мутным взглядом на Андрея, мучительно соображая, что к чему, но, так и не сообразив, опять закрыл глаза. Матюхин дал ему выпить из фляги, и он покорно сделал несколько глотков.
Андрей чуть расслабился. До этого мысли приходили как бы служебные, стремительно-точные, приказные. Сейчас он понял, что, кажется, есть надежда спасти Николая, обрадовался и неожиданно выругался:
- Ну, растяпа, попался бы ты мне...
Бывший артиллерист, Матюхин прекрасно понимал, . что произошло. Где-то на заводе станочник на лишнюю десятую долю миллиметра расточил канавку, в которую запрессовывается медный ведущий поясок. Контролер проглядел ошибку, прессовщику и вовсе ни к чему был этот просчет, и пошел снаряд на фронт. Когда его выстрелили, он врезался ведущим пояском в стальные каленые нарезы ствола и закрутился. Но поясок не выдержал адова напряжения и сорвался. Снаряд потерял устойчивость и полетел, кувыркаясь и ропща. За ним понесся и поясок.
Бывают такие случаи, бывают. И гораздо чаще, чем следовало бы. И нет против них управы. Правда, такие снаряды, не попадая в цель, чаще всего не взрываются — они ведь падают не точно взрывателем в землю. А этот взорвался... На недолете, а взорвался.
«Видимо, все-таки взрыватели у нас хорошо делают», — подумал Матюхин.
Сутоцкий опять открыл глаза, всмотрелся в лейтенанта и попытался улыбнуться — узнал. Раз узнал и не стонет — надежды прибавилось. Его могучий организм, может, и продержится, пока попадет в руки врачей.
«Хорошо, что не ели перед поиском, и есть водка».
Никто не знал, правильно они делают или нет, но так уж было замечено, что, если раненному в живот дать водки, он держится дольше. Может, водка там, внутри, дезинфицирует?
- Ну как? Больно?
- Амба? — спросил Николай.
- Ты что? Сейчас начнет темнеть, и я тебя вытащу. А там — врачи... Все будет в порядке.
Николай смежил глаза, по лбу пошли морщинки.
- Андрей, возьми... в притолоке... записку...
- Какую записку? — решив, что Сутоцкий бредит, удивился Матюхин. — Ты лежи, лежи, не болтай.
Но Сутоцкий упрямо повторил:
- Возьми записку. Она — правильная, — и показал пальцем на притолоку. — Возьми.
Нет, он не бредил, но представить себе, что здесь есть записка, Матюхин не мог. Он встал, сложил вторую плащ- палатку и укрыл ею Сутоцкого. Тот опять с усилием открыл глаза и не сказал, а приказал:
- Возьми! — Глаза у него блеснули по-бешеному. Значит, в сознании.
Матюхин стал рассматривать притолоку и нашел записку. Он развернул ее — и на мгновение обмер.
20
Поиск прошел строго по плану, но яростное напряжение не окончилось. Словно по инерции, разведчики протискивались в траншеи, петляли в ходах сообщения. Через них летели снаряды и мины, дальние частые звуки выстрелов и более ближние — разрывов поглощали хлопки снайперских выстрелов, а заодно и слова команд и советов. Капитан Маракуша встретил разведчиков и повел их к машине.
Она вынесла их на взгорок, на простор, за кустарник, и помчалась к командному пункту. Пленный брыкался и стонал. Маракуша посмотрел на него и вытащил кляп. Гауптман несколько раз глубоко вздохнул и стал ругаться. В смягченном переводе это звучало примерно так: «Развяжите, куда я от вас денусь?!»
И Закридзе, виновато покосившись на Маракушу, отпустил ремни.
Шарафутдинов постепенно стал розоветь. Он часто облизывал горько-сухие, черные от пыли и копоти губы, потом не выдержал и спросил у шофера!
- Вода есть?
Шофер молча достал из-под сиденья фляжку с крепким холодным чаем — он берег его для капитана Маракуши. Шарафутдинов выпил почти всю фляжку и быстро пришел в себя. Капитан Маракуша вздохнул и приказал: