Я поняла: от них ничто не укрылось.
— Не знаю, — ответила я, про себя ненавидя ее за этот вопрос. На Солнышко, лежавшего рядом со мной, я не смотрела. — Он со мной не говорит.
— А ты спроси себя почему, — растягивая слова, пробормотал мальчик.
Я в очередной раз облизнула губы:
— Мало ли по какой причине он не хочет говорить о своем прошлом…
— Редкая из этих причин бывает достойной. А его — в особенности!
И, бросив на нас последний взгляд, полный презрения, Сиэй отвернулся и зашагал прочь.
Впрочем, он помедлил, а на лице у него отобразилось удивление, ибо кудрявая женщина вдруг подалась вперед и подошла к нам с Солнышком. Когда она тоже присела на корточки, легко держа равновесие на подушечках босых пальцев, меня посетило мимолетное видение ее истинной сущности — божественной сущности, упрятанной в столь незначительную скорлупу, — и я испытала настоящее потрясение. Сиэй заполнял своим присутствием переулок, она же заполняла… что? Ее вселенная была слишком громадна, слишком сложна. Она включала землю под моими коленками, каждый кирпич и все до единой крупицы строительного раствора, хилые сорняки под стеной и каждое пятно таинственной плесени. Самый воздух и выгребные ямы в дальнем конце переулка… Все сущее!
Но видение тотчас померкло, и рядом со мной вновь была невысокого роста уроженка Дальнего Севера с глазами цвета темного влажного леса.
— Тебе очень повезло, — сказала она.
Я было задумалась, что бы это могло значить, потом сообразила, что обращалась она не ко мне, а к Солнышку.
— Друзья бесценны. Нелегко заслужить могущество, но еще трудней его удержать… Ты должен быть ей благодарен, ведь она решилась поверить в тебя.
Солнышко дернулся на земле. Что он там сделал, я не видела, но на лице женщины отразилась досада. Она покачала головой и поднялась на ноги.
— А ты поосторожнее с ним, — сказала она, и это уже относилось ко мне. — Будь его другом, если тебе так хочется… и если он позволит тебе. Он сам не понимает, до какой степени ты необходима ему. Но, ради твоего же блага, не вздумай влюбиться! К этому он еще не готов…
Я могла только смотреть на нее, начисто онемев от священного трепета. Отвернувшись, она пошла прочь, но, минуя Сумасброда, все же помедлила.
— Роул, — сказала она.
Он кивнул так, словно ждал, что она к нему обратится.
— Мы делаем все, что в наших силах, — ответил он и бросил на меня быстрый взгляд, отдававший неловкостью. — Даже смертные пытаются разобраться. Все хотят знать, как это произошло.
Она кивнула — медленно и серьезно. Потом долго, слишком долго молчала. Подобное водится за богами, когда они обдумывают непостижимое для смертных, хотя нам они стараются этого не показывать. Быть может, эта богиня еще не успела привыкнуть к обществу смертных.
— У тебя тридцать дней, — неожиданно сказала она.
Сумасброд так и напрягся:
— На то, чтобы найти убийцу Роул? Но ведь ты обещала…
— Я обещала, что мы не станем лезть в дела смертных, — резко перебила она, и Сумасброд замолк на полуслове. — А это дело семейное.
Мгновение спустя он кивнул, хотя ему было очень не по себе.
— Да. Да, конечно. И э-э-э…
— Он рассержен, — сказала женщина, и я впервые увидела ее обеспокоенной. — Роул не принимала ничьей стороны во время войны. Но даже если бы приняла… Вы все — по-прежнему его дети. И он вас все еще любит…
Она сделала паузу и посмотрела на Сумасброда, но тот отвел глаза. Я решила, что она имела в виду Блистательного Итемпаса, который, как говорят, доводится родителем всем младшим богам. Ясное дело, он вряд ли закроет глаза на гибель своей дочери!
А женщина продолжала:
— Итак, тридцать дней. Я убедила его до тех пор не вмешиваться. Но после… — Она помедлила, потом пожала плечами. — Ты лучше моего знаешь, каков он в гневе.
Сумасброд страшно побледнел.
На этом женщина присоединилась к мальчишке, и оба вознамерились нас покинуть. Уголком глаза я заметила, как у кого-то из подручных Сумасброда вырвался вздох облегчения. Мне и самой полагалось бы испытывать облегчение. И вообще, помалкивать. Но, глядя на удалявшихся женщину с мальчиком, я была способна думать лишь об одном: они знали Солнышко. Ненавидели, вероятно, но — знали его.
Я нашарила свой посох:
— Постойте!..
Сумасброд посмотрел на меня так, словно я лишилась рассудка, но я не обратила внимания. Женщина остановилась, впрочем не оборачиваясь, мальчуган же удивленно уставился на меня.
— Кто он такой? — спросила я, указывая на Солнышко. — Пожалуйста, скажите мне его настоящее имя!
— Орри, во имя всех богов…
Сумасброд двинулся было ко мне, но женщина подняла изящную ладошку, и он тотчас умолк.
Сиэй лишь покачал головой.
— Правила гласят, что он должен жить как смертный и среди смертных, — сказал он, глядя мимо меня — на Солнышко. — Никто из вас не является в этот мир уже с собственным именем, значит и ему не полагается имени. И он ничего не получит, если только сам не заработает. А поскольку особого старания он не проявляет, значит — ничего и не будет иметь. Кроме, видимо, друга… — Он окинул меня быстрым взглядом и кисло скривился. — Да уж… как говорит мама, даже ему временами везет.
Мама, отметила я той частью сознания, которая даже после десяти лет жизни в Тени не уставала дивиться подобным вещам. Что ж, боги и богорожденные временами вступали между собой в связь… Может, Солнышко доводился Сиэю отцом?
— Смертные являются в этот мир не то чтобы совсем на пустое место, — осторожно проговорила я. — У каждого есть история. Дом. Семья…
Сиэй выпятил губу:
— Не у каждого, а только у тех, кому повезет. А он такой удачи не заслужил.
Я содрогнулась и невольно вспомнила, как нашла Солнышко. Свет и красота были выкинуты, как мусор… Все то время, что он у меня прожил, я полагала — с ним случилось несчастье. Я думала, он пострадал от какой-то болезни, гуляющей среди богов, или от несчастного случая, оставившего ему лишь намек на прежнюю силу. Теперь стало ясно, что в нынешнее состояние его низвел чей-то умысел. Кто-то — быть может, вот эти самые боги — низверг его. В наказание.
— Во имя бесчисленных Преисподних, что же такого он мог натворить?! — пробормотала я, не подумавши.
Сначала я не поняла реакцию мальчика. Я, наверное, никогда не выучусь как следует воспринимать мир с помощью глаз так же хорошо, как посредством других чувств. Я не смогла истолковать лишь выражение лица Сиэя в отрыве от всего остального: запаха, звука. Но когда он заговорил, до меня дошло: чем бы ни провинился Солнышко, это точно было нечто абсолютно ужасное, потому что ненависть Сиэя когда-то была любовью. Поруганная любовь звучит в голосе совершенно иначе, нежели обычная ненависть.
— Возможно, когда-нибудь он сам расскажет тебе, — ответил он. — Я, по крайней мере, надеюсь. И еще я полагаю, что он не заслужил друга.
И Сиэй исчез вместе с женщиной, оставив меня в одиночестве среди мертвых тел и богов.
4
«РАЗОЧАРОВАНИЕ»
(акварель)
Полагаю, к этому моменту повествования в голове у тебя каша. Все правильно; я и сама тогда запуталась окончательно. И дело было даже не в моей неспособности понять, что к чему, вернее, не только в ней. Я чувствовала за всем происходившим дыхание истории. И высокой политики. Возможно, члены семьи Арамери, придворные и жрецы с легкостью внесли бы ясность, но кто была я? Самая обычная женщина без связей и положения в обществе. И вся моя сила заключалась в посохе — который, кстати, становился отличной дубинкой в ближнем бою. А это значило, что мне предстояло все выяснять тяжким путем.
Действительно — тяжким. Даже мои познания о богах оказывались бесполезны. Как и большинству, мне внушали, что некогда существовали три божества, но между ними разразилась война, после чего осталось лишь двое. Да и из этих один утратил божественное достоинство — правда, сохранив немалое могущество, — так что, по сути, главное божество было только одно. И при нем — тьма-тьмущая «боженят», но они нам не показывались.