Тяжелая кованая дверь отворилась, мастер вошел в своем толстом тулупе внакидку, оглядел инструменты, развел в горне огонь, скрутил цигарку, зажег ее от щепки и, затянувшись несколько раз, снова закашлялся и сплюнул на землю. От жести, лежавшей на краю верстака, он отрезал кусок, бросил его в огонь, подправил немного длинными клещами и стал качать мехи. Паренек теперь хорошо видел выемки в камне и понял, что их несколько: поменьше и побольше, помельче и поглубже — для разных по величине колокольцев; заметил он рядом с горном и десяток окатышей, каких сколько угодно по быстринам Тунджи. На улице дул сильный ветер, труба мастерской давилась, и скоро дым, заполнив помещение, стал подыматься вверх и сквозь отверстие в крыше щипать Демиру глаза. Паренек жмурился, но недолго, только пока сгонял слезы, набегавшие от едкого дыма, запах которого бывал ему обычно так приятен. И снова смотрел и старался ничего не упустить в работе мастера, пока тот выгибал маленький колокольчик в одном из средних углублений камня. Он видел, как мастер постукивает черным ногтем большого пальца по жести и прислушивается к ее звону, все больше напоминающему настоящий звон еще не облитого медью колокольчика; как легонько стучит узким концом молотка; как потом чуть приоткрывает раструб, чтобы вытащить окатыш, по которому выгибал жесть; как останавливается и прислушивается к вою зимнего ветра, словно слышит в нем отзвуки летнего перезвона своих колокольцев на отарах… Мастер оглядывался как-то беспокойно, время от времени оборачивался, и его нависшие над глазами густые черные брови, закопченные дымом, лезли вверх; смотрел и на потолок, но вскоре снова склонялся над верстаком. Парнишка, который лежал тогда ничком на черепице и смотрел в дырку, через много лет рассказывал, как ему казалось, что мастер чувствует: чей-то взгляд проник в мастерскую и искусство, которое он так ревниво оберегал и таил, уплывает, уходит из его рук, — и руки в самом деле дрожали, и молоток попадал мимо цели. Мастер не дождался полудня, когда он обычно закрывал мастерскую, и, не сделав того, что парнишке предстояло увидеть в следующий раз, бросил инструменты на верстак, толкнул дверь, и сиплый его кашель снова утонул в вое вьюги, провожавшей его до маленького домика в глубине пустого двора…
Демир слез с крыши, вернулся домой; не присев к столу, уже накрытому для обеда, взял щепотку табаку из отцовского кисета, хотя тогда еще не курил, и, кашляя, как старый мастер, прошел по двору; открыл дверь сараюшки, осмотрел свою убогую мастерскую, скрутил цигарку, развел огонь, прикурил от щепки, раздул жар маленьким мехом для пчел, который нашел на чердаке, потом отрезал кусок жести и, положив его нагреваться, снова стал, как старый мастер, кашлять и отплевываться. Но когда он огляделся, его взяла досада — не было у него тех речных окатышей, на которых Стеван выгибал жесть. Тогда он погасил огонь, снова надел отцовский тулуп и пошел на реку, далеко за село. Много лет спустя Демир рассказывал, как, добравшись до берега, расковырял заледеневший песок, вырыл семь окатышей (таких, как у старого мастера), но, когда собрался уходить, увидел глаза волка, только глаза, а потом разглядел и всего зверя — волк сидел в десяти шагах и смотрел на него.
— Нет уж, я тебе не дамся, — с угрозой сказал Демир и двинулся на зверя. Волк, изогнувшись, медленно отступил, но потом снова остановился. Паренек пошел в сторону села — волк за ним, по его следам, медленно-медленно его нагоняя. Демир бросил в него один из окатышей, волк остановился и стал обнюхивать камень. Но, видно, ничего для себя страшного не унюхал и, когда Демир пошел дальше, тоже двинулся за ним, все так же медленно, ступая в его следы и постепенно приближаясь, пока снова не остановился обнюхать очередной окатыш. К тому времени, когда они подошли к околице и Демир крикнул собак из крайних дворов, чтобы они прогнали волка, в руках у него остался только один камень, подобный тем, на которых утром старый мастер выгибал жесть… Старики из Карапчи, как ни напрягают память, не могут вспомнить такого случая, но мужики помоложе пересказывали его уже после смерти карапчанца Демира. Видно, Демир рассказывал о нем ребятне, чтоб увидали, сколько препятствий надо преодолеть человеку, решившему стать мастером.
В тот день до вечера по единственному окатышу, оставшемуся у него после борьбы с волком, используя выемку в большом камне, Демир сумел выгнуть один колоколец, облить его медью и услышать его голос. После этого он отвязал у овцы колокольчик, сделанный мастером Стеваном, и долго прислушивался к обоим: его колокольчику было далеко до старого…