— Я тоже проголодался, — прервал ее мысли Чавдар. — По-моему, мы имеем полное основание отужинать вместе с крестьянами.
Они оделись и вышли. На улице почему-то было светло: то ли от желтеющих в домах окон, то ли от далеких огней города, то ли от тусклой луны, то ли от предчувствия рассвета…
Но уличный фонарь, который мог бы указать им дорогу к корчме, не горел.
Как и окна самой корчмы.
— Старик сказал, что мы не придем, и все разошлись, — объяснил Евгений. И подумал: вот сейчас тут дрожат от холода три жалких гонца из города, уполномоченных занести в протокол вышестоящее указание.
Они молча повернули к дому и во дворе услышали приглушенное кудахтанье, словно отразившись от пуховой подушки, оно отозвалось поблизости пугливым эхом.
Где-то рядом, в соседнем дворе, кудахтали во сне куры.
Все трое вошли в кухню, и Евгений открыл дверцу белого буфета. Его обдало легким запахом плесени. На полке лежал завернутый в красный платок хлеб. Евгений брезгливо понюхал его… Нет, хлеб не испортился. «В наше-то время и сухому хлебушку рады были…» — вспомнились ему чьи-то слова. Наверно, одной из старушек, что встречались ему в жизни — сгорбленные, тихие, не оставившие после себя ничего, кроме печального воспоминания: «В наше-то время и сухому хлебушку рады были…»
— Если мы сразу ляжем, то проснемся прямо к завтраку, — рассудительно сказал Чавдар.
Мужчины пожелали Эмилии спокойной ночи и вошли в спальню. Теперь она показалась им более холодной, а лампочка — более тусклой. Чавдар надел старый свитер, Евгений — тщательно выглаженную пижаму. Погасив свет, Чавдар вслепую двинулся к кровати, ударился обо что-то, тихо выругался и лег.
Какое-то время они лежали молча, ровным дыханием стараясь заманить сон.
Но не смогли. Чавдар потянулся за сигаретами, закурил.
— У нас в классе был второгодник, Захарий Захариев. Он стрелял голубей из рогатки и жарил на костре, — неожиданно для себя стал рассказывать Евгений.
— Ну и что?
— Я, кажется, остался единственным, кто так и не притронулся к голубям. Противно было.
Чавдар молчал.
— А может, не потому, что противно… Скорее всего, я их не ел потому, что они казались мне незаконными, эти дикие голуби.
Чавдар глубоко затянулся, и бумага на сигарете затрещала.
— Я и краденую алычу не ел, — вздохнул Евгений, — забирался вместе с другими на дерево, лишь бы надо мной не смеялись, сидел на ветке и думал о том, что совесть моя чиста…
— Глупо! — Чавдар погасил сигарету. — Если ты хоть раз забрался на чужое дерево, как ни крути, все равно ты вор.
— Сам знаю. Я и тогда знал, но алычу не ел.
— А у нас была целая банда! И орудовали мы по-крупному. Я составлял план, проводил разведку, продумывал операции. Однажды мы устроили налет на склад меди. Пятеро ребят хозяйничают внутри, а я караулю, на случай если кто мимо пройдет. И вдруг передо мной вырастают двое — патруль. Я даже свистнуть не успел — пересохли губы. Их всех поймали, исключили из школы. Но я их здорово выдрессировал — ни один не выдал меня. Сказали, что я им встретился по дороге и они не могли отвязаться. А мне только снизили оценку по поведению, за то, что не помешал им, когда они лезли в склад. Потом все мы разлетелись кто куда, но в общем остались друзьями. Ты одного из них знаешь, это Станко… с «трабантом»… приятель Эмилии…
— Ах да, — вспомнил Евгений и тут же понял, что ничего не может взять в толк, слова стремительно проносятся мимо него, словно выстреленные из рогатки, и он застыл на месте — жестяной флюгер, прибитый рукой какого-то идиота так, что не в состоянии даже пошевельнуться.
Рукой идиота, своей собственной рукой.
— Знаешь что? Я пойду туда, — сказал Чавдар и вышел из спальни.
— Ты зачем пришел?
Эмилия привстала с постели и смотрела на Чавдара. Ее смущали его голые ноги, но в то же время она чувствовала, что смущение проходит, превращается в нечто другое, в то, что подготавливалось долгими годами. Друг Станко становился и ее другом, все более близким… И чем сильнее ее раздражала слащавость Станко, тем больше ей хотелось, чтобы этот мускулистый и широкоплечий «третий» был вместе с ними. В институте они почти не обращали друг на друга внимания, но все время получалось так, что после работы они шли куда-то втроем.
Эмилия знала, что когда-нибудь Чавдар попытается взять ее за руку, и когда это наконец произошло сегодня в машине, она с облегчением вздохнула. Но ее гораздо больше беспокоило другое: Чавдар станет вторым мужчиной в ее жизни и, возможно, последним. Когда же это случится, когда? И как?