— Дуем, как на торт со свечками.
Ей стало почему-то грустно, мужчины почувствовали это и попридержали шутки, которые они уже приготовили для ответа. На самом деле они придумали одну и ту же шутку: «Для нашего торта потребуется слишком много свечек».
Эмилия оценила их тактичность и улыбнулась:
— Давайте соберемся как-нибудь втроем. Только без повода… Надоели мне всеобщие поводы: Новый год, Первое мая, День научного работника. Даже день, когда я родилась, не совсем мой праздник — не я выбирала себе эту дату. Давайте лучше собираться каждый год в этот день на цыпленка в винном соусе, идет?
— Если можно считать поводом день, — нахмурился Евгений, — когда горстка дерзких гонцов смело перенесла подпись своего шефа в протокол! Разве это повод?
— Не будем касаться грустных тем, — примирительно сказал Чавдар и отломил себе куриную ножку.
Евгений взял другую и предложил Эмилии, но она предпочла крылышко. Он подал ей крылышко и лишь затем ответил Чавдару:
— Умолкаю, умолкаю — погружаюсь в мир прекрасного.
И они набросились на еду. Вначале чувствовалась какая-то неловкость, и они нарочито бодрым тоном обменивались репликами, типа «Настоящий банкет, а?» — «Домашняя птица — совсем другое дело». — «Эмилия, почему бы тебе не послать им свой рецепт для второго, переработанного издания?» — «Сейчас такие книги пользуются огромным спросом». — «Что будем делать, если выскочит карлик и крикнет: „Держи вора!“?»
Паузы между репликами все увеличивались, пока наконец не переросли в одну длинную паузу, в течение которой они прикончили курицу. Перед каждым лежала лишь горсть косточек, а в тарелке осталась куриная гузка.
Все трое застыдились того азарта, с которым участвовали в чревоугодии, но больше всех — Евгений. И чтобы скрыть смущение, он сказал:
— А чего мы притворяемся, будто нам безразлично, хотя думаем об одном и том же? Чавдар кричит: «Грустные темы!..» На самом же деле для нас это не так уж и грустно. Вот для шефа — да, ему есть о чем грустить. Никак не ожидал от него подобного…
Евгений замолк. Он увидел, что Чавдар и Эмилия не слушают — они все еще находились под впечатлением ужина. Повторил про себя все, что им было сказано, и остался доволен. Потом осторожно продолжил, несмотря на пассивность слушателей:
— Отступился наш уважаемый, отступился… Сам отступился. Драган Лазаров не давил на него. Я вам расскажу, как это все было: товарищ Лазаров выслушал мнение местного начальства, настаивавшего на том, чтобы как можно скорее пустить плотину в строй, а затем вызвал другую сторону. И эта другая сторона — в данном случае наша, то есть шеф, — вдруг отступилась. А почему? Деньги, титулы? Никто не сможет у него их отнять. Не то время, чтобы можно было так просто отнять. Мы живем в очень мирное время, и мне непонятно, почему наш шеф так перетрусил.
Евгений прислушивался к собственному голосу, который ровно, спокойно задавал вопросы и отвечал на них.
— Мне даже жаль его. Он человек хороший, и ему наверняка неловко, что он отступился. Не от других — от него самого я слышал по крайней мере раз сто, что любой объект изначально представляет собой научную ценность и лишь тщательное его изучение может доказать обратное. Такова драма нашей жизни: мы тратим все силы, чтобы прийти к обессмысливанию своих стараний, упорно шагаем в одном направлении, пока не поймем, что направление это ошибочно. Может, жестоко, но таков закон науки, которую я себе выбрал, и этому закону не изменю.
Постепенно Евгений стал сознавать, куда может завести неожиданное откровенничанье, и сменил направление:
— Эмилия, позволь узнать, почему именно тебе сообщил шеф о протоколе?
В вопросе чувствовался прозрачный намек, и Эмилия резко ответила:
— Полагаю, ты не собираешься обвинить меня в связи с ним?
— Я ни в чем тебя не обвиняю. Просто мне непонятно, почему доверяют именно женщинам…
Евгений вспомнил историю с собственной супругой, но словесный поток, вновь прорвавшийся наружу, опять увлек его в опасное русло:
— И вообще это меня не касается. Меня задевает лишь то, что шеф пожертвовал наукой. Настоящий руководитель тот, кто по-настоящему способен брать на себя ответственность. А наш? Что он — устраивает торг с историей? А если так все время и будет идти на попятную? И всякий раз заставлять нас подписывать то, что ему необходимо для его делишек? Да мы так без истории можем остаться! Истории нужен прочный хребет… А он? Сегодня сдастся, завтра сдастся. Именно такие крохотные предательства обезличивают человека. Привыкнешь ходить сгорбившись, а однажды, когда попытаешься распрямиться, не сумеешь.