Чавдар поднял кувшин с вином и выпил.
— Ты логичен, — сказала Эмилия. — На тебя можно рассчитывать, поэтому прошу, передай Станко, что я задержусь здесь дней на десять.
Она поднялась со стула и пошла в спальню.
Евгений беззаботно спал.
— Евгений! Евгений, миленький…
От этих слов Евгений Йорданов сразу проснулся и радостно открыл глаза.
— Евгений, я тоже остаюсь.
— И ты?
Он стоял в выглаженной пижаме посреди комнаты, и глаза его блестели.
— Евгений, — сказала Эмилия, — я влюблена.
— Правда? — удивился он и направился к ней.
— Евгений, миленький, я влюблена совсем иначе. И не в тебя. В бульдозериста, понимаешь? Я не знаю его, но представляю: он сильный такой, уверенный, один против всех!
Евгению стал немного грустно, что Эмилия влюблена не в него, но это наивное признание тронуло его, и он, подобно мудрецу, торжественно изрек:
— В этом мире бесчисленного множества переплетающихся истин мы все должны быть влюблены, потому что безумство любви — самая сто́ящая истина… А Чавдар знает, что ты остаешься?
— Я сказала ему.
— А он?
— У него другая логика жизни. Он возвращается.
— Я хочу с ним поговорить, — самоуверенным тоном объявил Евгений Йорданов и, как был в пижаме, пошел в кухню.
Но Чавдара там не оказалось.
Они побродили по дому и, не найдя Чавдара, вышли во двор, потом — на улицу.
Звали, звали его, стараясь не разбудить деревню, но он все не отзывался, лишь откуда-то, будто из-под земли, донеслось протяжное пение.
Тогда они вспомнили о погребе.
Чавдар сидел подле бочки.
— Ну что, сплетничали обо мне? — сказал он, прервав свою песню. — А я тут согрелся подле крана, этой моей единственной утехи, пока вы громили мой конформизм. Так вот. Мы тут решили на пару с бочонком тоже остаться. Какого хрена мне ехать в Софию, где все, даже шеф, будут глядеть на меня как на предателя! Итак, я остаюсь, но прошу заметить — лишь из-за страха.
— Ты сошел с рельсов, Чавдар, — заключил Евгений, — и я поздравляю тебя.
— Катись ты! — ответил Чавдар. — Залезайте-ка лучше сюда! Чем больше пьешь это вино, тем вкуснее оно становится. Сорт, что ли, у него такой, странное дело!
Он протянул руку Эмилии, и та проворно, словно девочка, вскарабкалась на кучу угля. Евгений тоже сел рядом в своей выглаженной пижаме. Они потягивали вино на вершине черной блестящей горы, обменивались любезностями и радостно заглядывали друг другу в глаза.
Они походили на вечный огонь на этой груде черного угля.
И вдруг им пришла в голову идея, что было бы неплохо уведомить шефа о своем решении остаться.
Евгений побежал в дом и принес ручку и лист бумаги.
Это было непревзойденное письмо — местами в нем ощущалось чувство достоинства, местами проглядывала добродушная насмешка, с которой они прощали шефу отдельные слабости, а там, где они защищали науку и свои принципы, звучала непримиримость.
Они расписались под письмом и решили утром отправить его.
Сочинительство утомило их, им захотелось спать. Чавдара совсем развезло от вина, он повторял одни и те же слова и наконец объявил, что решил поджечь деревню, которая обидела его лучшего друга — бульдозериста.
Он нашарил в кармане спички и отправился во двор.
Эмилия хотела его остановить, но Евгений сказал:
— Пусть подышит свежим воздухом.
Чавдар ушел поджигать деревню, а Эмилия и Евгений остались сидеть на угольной куче.
— Эмилия, Эмилия, — вздохнул Евгений, — вот ты не замужем, а у меня есть ребенок, но можно считать, что его у меня нет.
— Что у вас происходит, Евгений? Как-то неудобно тебя спрашивать.
— У нас, — улыбнулся Евгений, — у нас уже давно ничего не происходит. Поверишь ли — я забыл, что эта женщина когда-то присутствовала в моей жизни. Но разве они правы, скажи мне, правы, что прячут от меня ребенка?
— Прячут? Но ведь ты имеешь право раз в неделю…
— Просто не знаю, что мне делать. Не могу я опять таскаться по судам — хватит с меня развода. Но как так — без ребенка? Он ведь мой…
— Хочешь, когда вернемся, я поговорю с ней? — сказала Эмилия. — Я очень плохо ее знаю, но оно, может, и к лучшему.