— Это ты обнимал камень, а? — засмеялась Радка. — Погляди, какой он черный и страшный, — обернулась она к вознице, а тот весь изогнулся от хохота.
— Ворон!
— Ты, девушка, шла бы домой. Нечего тебе здесь делать, — сердито произнес мастер и, обернувшись, увидел, как Иван медленно и тяжело шагает сквозь зной к мельнице.
— Я здесь у себя дома! А вы с Гарваном должны работать, а не валяться в тени! — отрезала Радка, аккуратно подобрала подол длинного платья и скрылась опять в кабриолете.
Иван вернулся под утро, но на этот раз мастер дождался его. Небо светлело на востоке, веяло утренней прохладой, в густых ветвях пели птицы.
— Что, нравится она тебе?
— Нравится… — признался Иван.
— Не для тебя она! Холодная, как речной камень. Да и силен ты очень, погляди-ка на себя, еще кости ей переломаешь… — Мастер засмеялся, а потом продолжал серьезно: — Я ведь все знаю про тебя. Ты из тех, кто приколотил красный флаг к дому старосты… Собираетесь вы в Черниковой долине, только смотри — поосторожней…
Ничего не ответил ему Иван, и они молча взялись за работу.
Кровавая заря разливалась на небе. Подходили работники со своими торбами. Мастер с Иваном курили за стройкой на припеке. Через горбатый каменный мост над Витой два всадника промчались и осадили коней в саду.
— Который из вас Иван Гарванов? — Полицейские зло глядели на работников.
— Эй, Иван! — позвал кто-то.
Иван вышел вперед, встал перед запыхавшимися всадниками, а мастер не отставал от него.
— Так это ты, мать твою так!.. — заорал старший и шашкой ударил его по плечу.
Мастер Цветан подскочил, схватил под уздцы бешеного коня и плюнул в старшего полицейского.
Иван ринулся под деревья, и, пока полицейские опомнились, мастер и его ученик уже стояли на коленях возле большого камня. Мастер постукивал по камню и что-то объяснял Ивану; старший хотел добраться до них, но ему преграждали путь густые ветви деревьев. Мастер постукивал по белому камню, а ученик слушал. Потом они оба выпрямились, и солнце обагрило их лица, крепкие и строгие. В косых лучах взлетел, сверкнул молоток — и срезал камень…
— Теперь понял? — прошептал мастер Цветан. — У камня голос есть, это ты запомни…
— Запомню!.. — Иван сжал руку мастера и направился к полицейским.
Прошла целая неделя, а Иван не возвращался, и мастер Цветан, остановив стройку, обосновался в корчме. Надвигалась осень, и Петр Куновский бесился от злости, посылал людей, они уговаривали мастера, но тот — ни в какую. В конце концов пришел Куновский в корчму собственной персоной и давай пугать мастера:
— Пойдут дожди, и вся моя вилла развалится, а тебя отдам под суд и в тюрьме сгною…
— Замолчи ты! — Цветан нахмурил брови. — Вздумал слона блохой пугать. Если парня не выпустят, я к твоей вилле пальцем не прикоснусь…
Кричал, стучал по столу, пугал его Петр Куновский, но мастер спокойно потягивал свою ракию. На другой день явился богатей с предложением — если начнет мастер работать, ему разрешат увидеться с Иваном.
В подвале училища в Росново пахло мхом и плесенью, сырость разъедала каменные стены. Мастер шел вслед за стражником, сердце у него сжималось, а тот бубнил:
— Ты скажи этому оборванцу, ты ему близкий человек — может, хоть тебя послушает. А то ведь в карьерах вырос и сам на камень похож — души у него нет…
— Я скажу ему, скажу… — И мастер со страхом ступал дальше по скользкой земле коридора.
— Вот и околийский начальник говорит ему: «Сообщи мне, где они скрываются, я тебя тут же выпущу!»
Глухо загрохотал замок, звякнул тяжелый засов — дверь открылась. Ужасом повеяло из подземелья, мастер опустил голову и заплакал. В кромешной тьме, в каменном углу на тонкой соломенной подстилке лежал человек, и кровавые пятна будто розы алели на его ногах.
— У вас есть две минуты — пока я схожу по нужде! Ясно? — Голос стражника разорвал на миг ужас, сковавший сердце.
Рухнул Цветан на колени перед Иваном, глядя на него, как на икону; глухой звук удалявшихся шагов не давал мастеру сосредоточиться. Он потянулся было обнять своего ученика, но Иван не шевельнулся и даже глаз не открыл — лежал весь черный, избитый. Мастер полез за пазуху, быстро достал оттуда молоток и сунул в солому. Потом встал, перекрестил Ивана и тихо вышел.
А через неделю, когда белая голубица поднялась над тяжестью созревших плодов, когда солнце падало за зеленую радугу углом сходящихся лугов и мастер устало курил в глубине сада, когда в веселом шуме пирушки стояла тишина, когда Радка танцевала под деревьями с франтоватым околийским начальником, по мосту над Витой проскакали четыре всадника. Запыхавшись, они придержали коней возле праздничного стола: