— Что это значит? — спросила Эйлин.
— Бесплодная ветвь, — глухо ответил Касавир, — древний могучий клен больше не даст побегов.
— Ильмар. Красивое имя, — промолвила Эйлин.
— Ильмара Лоннсборга больше нет! — Резко ответил Касавир. — Он не выполнил свой долг перед семьей и оказался недостоин носить это имя.
— Может быть, тот Ильмар и не был достоин. А нынешний?
Касавир раздраженно тряхнул головой.
— Эйлин, это все не имеет смысла. Нам лучше поскорее уйти отсюда и забыть об этом.
Она удержала его за локоть и резко произнесла:
— Нет, постой!
Он с удивлением посмотрел на нее. Она быстро заговорила, повышая голос:
— Если бы это не имело смысла, ты вообще не пришел бы сюда. Если бы Ильмар совсем не интересовал тебя, ты не стал бы копаться в прошлом и показывать все это мне. Послушай хоть раз маленькую глупую Эйлин! Когда ты рассказывал мне все эти истории из жизни твоих предков, я, безродный приемыш из Западной Гавани, стала понимать, что это значит — иметь корни. И будь они у меня, я ни за что не отказалась бы от своего имени и от своей семьи. Ты знаешь, что ты — Лоннсборг, и всегда будешь им. Иначе, что заставило тебя прийти сюда, чтобы уберечь свое, пусть и разоренное, родовое гнездо от чужаков?
Касавир смотрел на нее и поражался горячности, с которой она отстаивала то, что должно было быть важным для него. Он не ожидал такого от этой умной, смелой и отчаянной, но немного легкомысленной девушки, какой он ее представлял. Он взял из ее рук свиток, развернул его и долго молчал, глядя на извилистые ветви и каллиграфические надписи. Наконец, он произнес:
— Я принял решение.
Он сложил все бумаги и свитки назад в сундучок, закрыл крышку и, встав на одно колено, протянул его Эйлин.
— Дотронься, пожалуйста, до печати.
Глаза Эйлин расширились, она замотала головой и отступила на шаг.
— Но… я не могу. Это не мое, я не имею права.
— Сделай, пожалуйста, то, что я прошу, и я тебе все объясню, — спокойно ответил Касавир.
Он смотрел на нее снизу вверх бездонными глазами-озерами, и она чувствовала, что не может противиться его взгляду. Сказав себе для очистки совести, что паладин, должно быть, сошел с ума, и лучше ему не перечить, она, как завороженная, протянула руку и дотронулась до гербовой печати. Голубое свечение, щелчок — и сундучок закрылся.
— Что происходит, Касавир? — спросила она.
Встав с колен, паладин положил руку ей на плечо и серьезно посмотрел на нее.
— Эйлин, я хочу, чтобы ты кое-что обещала мне. Если я погибну в бою, а другой смерти, по видимому, боги для меня не предусмотрели, я хочу, чтобы ты сделала все для того, чтобы меня похоронили под моим родовым именем.
Эйлин некоторое время молчала, обдумывая его просьбу.
— Я обещаю тебе это, — ответила она и улыбнулась, — но что если смерть будет по-прежнему брезговать тобой?
Взгляд Касавира смягчился, а в голосе появились бархатные нотки, заставившие девушку смутиться. Он пожал плечами и просто сказал:
— Что бы ни случилось со мной, буду ли я мертв или жив, этот сундук теперь сможешь открыть только ты.
В утреннем тумане раздавался мерный цокот копыт. Они ехали шагом и молчали. Говорить не хотелось. Эйлин посмотрела на притороченный к ее седлу сундучок, завернутый от посторонних глаз в кусок холста. Затем перевела взгляд на Касавира. Он покачивался в седле, расслабившись, откинув голову и прикрыв глаза. «О чем может думать и что может чувствовать человек, только что отдавший все, что связано с его семьей и его прошлым, в руки безродной девчонки, которую знает пару месяцев? — думала Эйлин. — Не похоже, чтобы его что-то волновало. А как же я? Не успела я смириться с этим осколком серебряного меча в груди, как я уже несу ответственность за судьбу таких документов. Что такое на меня нашло, что я согласилась на эту авантюру? И что он имел в виду, когда сказал, что при его жизни сундук смогу открыть только я?»
Касавир будто услышал ее мысли. Не поворачивая головы и не открывая глаз, он сказал:
— Не волнуйся, Эйлин. Касавир больше ни словом не напомнит тебе об этом маленьком невзрачном сундучке. Вспомни о нем, когда придет время выполнить свое обещание.
Он повернулся, тепло посмотрел на нее и произнес:
— Или сделай это, если когда-нибудь ты сама захочешь назвать меня по имени.
Глядя ей в глаза, он помолчал немного и тихо добавил: