Его низкий голос звучал мягко и успокаивающе.
— Ну-ну. Девочка моя, где же твой оптимизм?
Он медленно провел кончиками среднего и безымянного пальцев по другой щеке, вытирая ее. Нежная, бархатная, по-детски округлая. Совсем не для его загрубевших рук. И эта девушка любит его. За что? Чем он так угодил судьбе, что она послала ему эту любовь, и согревающую душу, и заставляющую терять самообладание? Он посмотрел ей в глаза, небольшие, блестящие, казавшиеся черными, покрасневшие и припухшие от слез.
— Ты права. Осталось пройти совсем немного. И мы это сделаем. Все будет хорошо. А сейчас нам нужно отдохнуть. — Он улыбнулся. — Честно говоря, спать хочется смертельно. — Он указал взглядом в сторону крепости. — Пойдем?
Эйлин кивнула, вытирая глаза и шмыгая носом.
— Угу. Ты не возражаешь, если я с тобой?
Он поцеловал ее в щеку и сказал, вставая.
— Нет. Но, чур, не толкаться и не отбирать одеяло.
Казалось, забыв, что только что плакала, она возмущенно проворчала:
— А что прикажешь делать, если ты норовишь разлечься посреди кровати, да еще и ноги на меня сложить?
— Что за ерунда, — ответил он, обнимая ее за талию и увлекая к лестнице, — я в спальном мешке привык спать. Я вообще скромный.
Эйлин фыркнула.
— Нашел скромного. Вот в следующий раз…
Касавир зевнул.
— До следующего раза дожить надо. Тогда и покажешь мне себя в гневе. Пойдем.
Глава 3. Военный совет
— Я помогу тебе, — сказала Эйлин, подходя к Касавиру, — давай сюда.
Касавир не сопротивлялся. Когда-то, когда северные народы были могущественны и воинственны, у них было принято, чтобы их женщины, провожая мужчин на бой, сами надевали на них одежду и доспехи и давали им в руки оружие. Эйлин, конечно, понятия об этом не имела, да и не собиралась она его никуда провожать, но ему это показалось символичным. В нем самом текла горячая кровь древних варваров, смешанная с благородной кровью Лоннсборгов. В свое время матушка, наплевав на мнение отца, назвала его Ильмаром, в честь одного из своих предков, славившегося диким нравом, воинственностью, необузданностью и любовью к женщинам. Почему — было известно лишь ей самой. Иногда эта кровь напоминала о себе не только именем, которое когда-то показалось ему собственным проклятьем.[6] Но теперь это было то, что нужно.
Руки женщины прикасаются к нему, надевая на него нижнюю одежду, на мгновение задерживаются на его груди, проводят по плечам, сжимают руки. Лишь на мгновение, которое, кажется, заставляет кровь быстрее течь по жилам. Затем наступает черед рубахи и штанов из подбитой кожей кольчуги. Сверху — набедренники, наручи, кираса и наплечники из зачарованного адамантина. Затягивая последние ремни, Эйлин смотрела ему в глаза. В ее необычно серьезном взгляде были любовь и преданность. Настоящая, зрелая преданность быстро повзрослевшей женщины, которой он не ожидал от нее. В нем не было только страха и сожалений. Этим взглядом она словно благословляла его. Взглянув в окно, Касавир почувствовал, как безумно желанен ему этот зловещий, пахнущий смертью рассвет, разгоняющий сумрак комнаты. Он хочет окунуться в его кровавое безумие, хочет сам бросить ему вызов и заставить его трепетать при виде того, что может творить человек, сражающийся за свою женщину, которая сама надела на него доспех и вложила в его руки оружие.
— Сядь, — коротко сказала Эйлин и склонилась, чтобы затянуть застежки сапог.
Красные змейки на перстне ауры вспыхнули. Ладони стали горячими. Касавиру показалось, что сердце, стучащее, как огромный молот, качает по его жилам раскаленную лаву. Дыхание участилось. Грудь сдавило. Закричи он сейчас — и стены рухнут от его крика, высвобождающего рождающуюся в его груди варварскую ярость. Так ему казалось.
Эйлин подала ему перчатки и шлем. Касавир взял перчатки и, посмотрев на шлем, покачал головой.
— Он мне не нужен.
— Это безумие.
Он подмигнул ей и недобро усмехнулся.
— А я никогда и не был нормальным.
Посмотрев в его глаза, блестевшие на бледном лице, как кусочки голубого льда, она поняла, что уговаривать бесполезно.
— Ладно, пошли.
— Ты не будешь одеваться?
Доспех Эйлин лежал в ее спальне. На ней были домашние фланелевые штаны и свободная рубашка навыпуск. Она кое-как пригладила непослушные волосы и пошла к двери, бросив на ходу: