— Ему больно? — тихо спросила она.
— Немного. Но не волнуйся, эта вода содержит дезинфицирующий и обезболивающий экстракты. Шок исключен.
Пока Иварр заканчивал обрабатывать рану, Эйлин приготовила в тазу уксусный раствор, намочила и отжала простынь. Помогая ему переворачивать Касавира и закутывать его, она почувствовала, что самообладание готово покинуть ее. Она подняла голову, чтобы не дать выступить слезам.
— Пока все, — сказал Иварр, укрывая Касавира одеялом, — он вне опасности, теперь ты можешь уходить.
— Я не уйду, — спокойно ответила Эйлин, — я должна быть здесь.
— Послушай, капитан…
— Прости, Иварр, это мое последнее слово, — она посмотрела святому отцу в глаза, — я не уйду.
Иварр долго думал, опустив голову и глядя на Эйлин из-под нахмуренных кустистых бровей.
— Кажется, я понимаю, — наконец, произнес он, — и если моя догадка верна, лучшей сиделки для него я не найду. Хорошо, я дам тебе шанс. Ты уверена, что готова сама позаботиться о нем?
— Святой отец, если бы я могла взять на себя хоть часть его страданий…
Иварр кивнул.
— Можешь не продолжать. Я вижу ответ в твоих глазах. Ты должна будешь четыре раза за ночь сменить повязку со снадобьем и два раза обтереть его насухо и обернуть свежей простыней. Если заметишь, что он сильно потеет, можно и больше. Чистое белье в шкафу. Это будет нелегко, но я знаю, ты справишься. Впрочем, — Иварр смягчился, — если будет тяжело, ты всегда можешь позвать меня. Обязательно давай ему пить. Он в сознании, но физически и интеллектуально сильно истощен. Наверняка будет бредить. Зелье — экстренная мера, уместная в бою. Сейчас ему будет полезнее просто отдохнуть и пропотеть. Я приду осмотреть его на рассвете. А тебе лучше выпить вот это. Ночь будет нелегкой.
Эйлин выпила предложенное Иварром красное зелье в хрустальном пузырьке и почувствовала прилив сил.
— Спасибо Иварр, я сделаю все, как надо.
— Не сомневаюсь. Увидимся утром.
Ночь у постели Касавира
Оставшись одна, Эйлин затушила лишние свечи в настенных канделябрах, оставив минимум освещения, зажгла масляную лампу, поставила ее не прикроватную тумбочку и села у изголовья. Дыхание Касавира, сначало поверхностное, стало ровным и глубоким. Он заснул. Опершись локтем о спинку кровати, Эйлин смотрела на землистое лицо с потемневшими глазницами и расползшимися красными пятнами на щеках, побелевшие полураскрытые губы, мокрые пряди волос, прилипшие ко лбу, ставшую заметной синеву на бледном заостренном подбородке, и он показался ей таким беспомощным и беззащитным, что она почувствовала ком в горле.
— Глупый, — прошептала она, — зачем ты это сделал? К чему рисковал? Воображаешь себя бессмертным, когда какие-то две секунды могут оборвать твою жизнь.
Она вздохнула, окинув взглядом его обездвиженное спеленатое тело.
— Но другим я тебя и не знала. Таким полюбила. Значит, мне на роду написано постоянно тревожиться за тебя.
Касавир крепко спал, и все, что ей оставалось делать — это смотреть и ждать. До первой смены повязки все было спокойно. Спать ей не хотелось, и она решила прибраться. Найдя в шкафу большой холщовый мешок, она сложила туда грязные бинты, полотенца, останки доспеха и окровавленную одежду. Чистить и стирать все это не было смысла. Чтобы занять себя чем-нибудь, она стала изучать корешки книг, стоявших на одной из полок. Ее внимание привлек черный с золотым тиснением фолиант с надписью «Медицинские и бытовые алхимические рецепты». Открыв книгу наугад, она прочла: «Любовный напиток из толченой феналопы. Для мужчин, утративших пыл молодости и женщин, потерявших вкус к жизни. Возбуждает чувства, увеличивает мужскую силу, способствует любовному наслаждению».
— Тьфу! Пакость какая. И на вкус наверняка дрянь, — в сердцах пробормотала она и поставила книгу на место.
Когда пришло время, Эйлин стала разворачивать одеяло и простынь, стараясь причинять раненому как можно меньше беспокойства. Касавир был слишком тяжел для нее, но ей не приходило в голову просить о помощи. К тому же, зелье Иварра придавало ей сил.
Сняв повязку, она с радостью отметила, что рана выглядит чистой. Потревоженный Касавир застонал, поднял голову и провел языком по пересохшим губам. Эйлин налила в стакан воды из графина и, придерживая голову, напоила его. Он пил жадно, большими глотками, вода стекала на шею и грудь. Напившись, он приоткрыл глаза. Зрачки его были расширены, а взгляд блуждал.
— Эй… лин, я… пещера… там… их много, — чуть слышно зашептал он.
— Я здесь, родной, — ласково ответила Эйлин, — все хорошо, ты дома.
Она осторожно опустила его голову на подушку и, убрав прилипшие волосы, коснулась губами горячего мокрого лба. Он закрыл глаза и улыбнулся. Ее взгляд скользнул по его телу. Ей не приходилось видеть его раздетым, как и вообще мужчин, и, дав волю любопытству, она тут же строго одернула себя. Тело было мокрым, тяжелый, едко пахнущий пот струйками стекал на постель. Эйлин решила поменять ее. Не без труда вытащив из под него грязную простынь, она принялась обтирать его, начав со спины. Перевернув его, она продолжила, двигаясь вниз от шеи. Руки ее дрожали не только от физического напряжения, но и от волнения. Чувства неловкости у нее не было, но, проводя полотенцем по его торсу и бедрам и прикасаясь к его телу там, где он вряд ли позволил бы, если бы не лежал в жару и бреду, она чувствовала, что сама сейчас вспотеет.
— Уффф…
Закончив обтирание, она наложила свежую повязку и, напрягая все силы, перевернула его, чтобы подоткнуть свежую уксусную простынь. За все время Касавир не сказал ни слова и не открыл глаз, лишь постанывал, когда она шевелила его.
Ей пришлось еще несколько раз дать ему пить и два раза обтереть. Меняя повязку, она каждый раз убеждалась, что рана выглядит все лучше и лучше. Просыпаясь во время этих процедур, паладин называл ее по имени и что-то бессвязно бормотал — то просил прощения, то ругался и грозил ударить кого-то мордой об стол. А Эйлин гладила и нежно успокаивала его, как ребенка, больше голосом, чем словами, называя ласковыми прозвищами, какие ей раньше и в голову бы не пришли. В самом деле, кому пришло бы на ум назвать маленьким медвежоночком и сладеньким тигреночком здоровенного мужика ростом добрых шесть футов с лишним и весом раза в два больше самой Эйлин. Ее руки ныли, шея затекла, а спины она вообще не чувствовала, но старалась не обращать на это внимания.
Незадолго до рассвета она в очередной раз развернула его и сняла повязку. Было очевидно, что рана больше не представляет опасности. Жар почти прошел. Сон стал таким крепким, что Касавир даже не реагировал на ее манипуляции. Эйлин позволила себе обтирать его чуть дольше, любуясь им и разглядывая шрамы. И не только шрамы. Ей понравилось то, что его тело было почти лишено буйной растительности. То, что мужчина не пренебрегает гигиеной, было редким явлением, и большим плюсом в ее глазах. Перестав себя стыдить и одергивать, она поняла, что вид его тела и прикосновения к нему вызывают у нее очень приятные ощущения, сходные с теми, какие возникают внутри, когда раскачиваешься на качелях. Как бы невинна она ни была, она была уже достаточно взрослой, чтобы понять, что это значит. Она взглянула на рельефный живот и решилась дотронуться кончиками пальцев до темной дорожки, ведущей вниз от пупка. «Иварру точно не следовало бы этого видеть», — подумала она.
Мысль Эйлин тут же материализовалась, почему-то заставив ее густо покраснеть. Заметив это, Иварр покачал головой, но ничего не сказал. Он осмотрел рану и остался доволен. Затем они вместе обработали ее и завернули Касавира. Перед тем, как уйти, он дал Эйлин последние наставления.
— Молодец, ты справилась. Этот день ему лучше провести в покое. Зная его, понимаю, что тебе будет трудно настоять на этом. И самое плохое — ему нужно попоститься, дозволены лишь фрукты, хлеб и обильное питье. Это поможет вывести остатки яда. Если будет сопротивляться — сошлись на меня и волю Тира, — к удивлению Эйлин, при этих словах отец Иварр улыбнулся, — удачи тебе. Теперь можешь отдыхать.