Обычно, утолив зверский голод, он скрывался в храме, где проводил несколько часов, залечивая раны, молясь и набираясь сил для следующего боя. К Эйлин он не подходил, не считая нужным даже докладывать ей. Она не сердилась, понимая, что он занят тем, что умеет делать лучше всего, и не стоит путаться у него под ногами. И как бы ей ни хотелось иногда обнять и поддержать его, она понимала: возможно, так будет лучше для них обоих. Лишь однажды, столкнувшись с ней за полночь в коридоре, он заколебался и, уловив ее робкий кивок, молча прижал ее к себе и, приподняв, припал губами к груди, оголенной распахнутым вырезом рубашки. А потом подхватил на руки и открыл ногой дверь ее спальни. Они никогда не встречались у нее, и Эйлин смутилась, вспомнив свой хронический беспорядок, но Касавира это не интересовало. Он любил ее жадно, не тратя времени на нежности и даже не до конца раздевшись. Так, как не делал никогда. Затем он молча прижался к ней и долго лежал, поджав ноги и положив голову ей на грудь. У Эйлин ком подступил к горлу. Не говоря ни слова, она обняла его и погладила по голове. Любые слова сейчас казались ей пустой скорлупой, в которую невозможно втиснуть то, о чем она думала, чувствуя его прерывистое дыхание и легкую дрожь его плеч. Наконец, Касавир медленно поднялся на локте и, наклонившись к ней, глухо прошептал:
— Спасибо… я… верну.
Он быстро поцеловал ее, оставив привкус крови от прикушенной губы, и, обувшись, ушел, тихо прикрыв за собой дверь.
У самой Эйлин тоже было забот по горло: тренировки, укрепление крепости, обеспечение запаса продовольствия на случай осады. К этому прибавилось еще и решение бытовых вопросов, когда в крепость стали стекаться крестьяне из окрестных деревень. Оставить их беззащитными она не могла, многим из них некуда было ехать, а в городах их никто не ждал. К тому же, мужчины пожелали вступить в ополчение. Как на серьезную боевую силу, на них не стоило рассчитывать, но они могли принести пользу при обороне крепости. Многие из них хорошо владели луками или были достаточно сильны, чтобы управлять оборонными машинами мастера Видла. Присутствие крестьян отчасти решило и проблему продовольствия. Не оставлять же домашний скот на истребление нежити. Благо, места хватило всем. Были наспех сооружены бараки и сколочены загоны для скота, часть которого пришлось сразу забить. Территория, огороженная крепостными стенами, превратилась в маленький, тесный, наполненный разнообразными звуками и запахами городок.
Самым значимым событием было то, что им, наконец, удалось выковать Серебряный Меч, все осколки которого были найдены. Офицеры Короля Теней носили их с собой. И Касавир их благополучно реквизировал. Обычной ковке меч не поддавался, поэтому пришлось, по совету неожиданно проснувшейся и прозревшей Зджаэв, поехать в Западную Гавань — туда, где оружие было сломано. Тяжелой была эта поездка. Увидев безжизненные поля, сожженные дома и заросшие каким-то слизистым мхом улочки родной деревни, по которым бродили тени ее бывших земляков, Эйлин была готова впасть в отчаяние. «Это моя вина, — с горечью думала она, — если бы не этот проклятый осколок, слуги Короля Теней не пришли бы сюда. Если бы я знала… Если бы Дэйгун мне раньше все рассказал. Я бы ушла отсюда навсегда». Она плохо помнила, как все прошло. Зджаэв велела ей сесть, сосредоточиться и подумать об идеальном мече, который будет слушаться ее так, словно он часть ее самой. Он и должен был стать ее частью, доля его силы и магии сидела в ней, и без нее оружие не имело бы смысла.
В груди стало горячо, она услышала звон стали и увидела… Сердце ее бешено заколотилось. Она увидела то, что произошло на этом месте двадцать лет назад. Двое сошлись в смертельной схватке. Один — закованная в черный металл фигура без лица со страшным сверкающим зазубренным лезвием вместо руки. Другой — человек с серебряным мечом. Амон Джерро. Значит, это был он. Лязг мечей, высокий, рвущий перепонки звук. Серебряный клинок разлетается на десятки осколков. Эйлин видит двух женщин. Одна из них, эльфийка, уже мертва. А вторая… светлокожая женщина с рассыпавшимися по плечам рыжими кудрями, которая прижимает к себе кричащего от боли и страха ребенка. Она в агонии. В ее теле сквозная рана. Видимо, осколок пронзил ее и вошел в грудь малышки, застряв меж ребер и не задев органов… Жжение в груди стало невыносимым, в ушах зазвенело. Эйлин потеряла сознание.
— Нет… Неееет! — Стонала она, приходя в себя и сжимая рукоять Серебряного Меча. — Господи, ну почему, почему?!
Она почувствовала холодное прикосновение ко лбу. Это Зджаэв заставляла ее очнуться.
— Я видела, — произнесла Эйлин, глядя на нее, как на исчадие ада. — Зачем ты привела меня сюда? Зачем показала это?!
Зджаэв покачала головой и сказала своим обычным отрешенным тоном:
— Знай, это он, — она показала взглядом на сверкающий меч в ее руке. — Никто не смог бы заранее сказать, что ты увидишь.
Эйлин посмотрела на меч вслед за ней. Его блеск показался ей чужим, холодным и зловещим. Словно саму смерть она сжимала до боли в побелевших пальцах. Зджаэв как будто угадала ее мысли.
— Знай, мы должны уходить. Они чувствуют, что их смерть в твоих руках. — И, посмотрев ей в глаза, добавила: — Час пробил.
На следующий день Бишоп и Касавир вернулись в крепость одновременно. Касавир сообщил Эйлин, что мелких вражеских групп в ее землях больше нет. Это был плохой знак. Новости Бишопа развеяли остатки ее сомнений. Передовой отряд теневой армии уже движется от северной границы ее владений. Судя по скорости, ожидать его на подступах к крепости следует меньше, чем через четыре-пять часов. Тут Гробнару, — милый гном, что бы она без него делала, — пришла в голову блестящая идея.
— Эйлин, как ты думаешь, нежить умеет плавать?
— К чему это ты? — Хмуро спросила она.
Гном пожал плечами.
— Ну, я подумал, чтобы дойти то крепости, нужно перейти по мостам на другой берег реки. Если мостов не будет, им придется перебираться вплавь. Я не думаю, что они прихватили с собой лодки. А река быстрая и широкая.
Следующее мгновение растроганный Гробнар увековечил в своей поэме «Как мы с Эйлин спасли мир». Закричав «Гробнар, миленький!», леди-капитан обняла его и даже немножко оторвала от земли, несмотря на то, что он был довольно увесист. Расцеловав его в обе щеки, она сказала:
— Назначаю тебя главным по уничтожению мостов. Рассчитай, сколько потребуется взрывных сфер…
— Я уже рассчитал. Чтобы их унести, хватит четырех сильных солдат.
— Прекрасно, я горжусь тобой! — Она обернулась к Касавиру. — Тогда не теряем времени и выступаем через двадцать минут.
Было ясно, что добраться до мостов раньше нежити они не успеют, а значит, придется драться. Взрывчатка была упакована в специальные, зачарованные Сэндом ящики, защищенные от повреждений. Однако, неизвестно, какие средства имеются в арсенале теневой армии. Поэтому, кроме спецотряда Касавира и капитанского взвода, Эйлин взяла отряд лучников, которые должны были находиться поближе к солдатам, несущим ящики, и защищать и их самих, и взрывчатку. Заставить Гробнара держаться с ними было невозможно, и настырный гном шел в первых рядах с драгоценной Лютней Абсурда наперевес. Силу этого дьявольского оружия Эйлин уже испытала на себе, решив, по неопытности, взять пару аккордов. Результат — волдыри на ладони, легкое сотрясение мозга, плюс гневные вопли Сэнда, которому приспичило оказаться рядом, в результате чего он едва успел потушить подол своей, естественно, новой, буквально вчера купленной мантии. Неясным было одно: как выжил Гробнар, осваивая этот страшный в своей непредсказуемости инструмент. Ответ, видимо, следовало искать в особенностях мышления гнома, которому, — Эйлин давно в этом убедилась, — были подвластны силы хаоса и абсурда.