Начинало медленно светать. Сабуров послал связных к Гордиенко и Парфенову, которые, судя по тому, как и откуда стреляли немцы, тоже заняли свои дома слева и справа.
Когда совсем рассвело, наконец объявился старший лейтенант Жук. Он шел прихрамывая, за ним двигались трое бойцов и пятеро немцев со скрученными за спиной руками.
- Вот они... Скажи пожалуйста, в котельной в котел забрались,- с искренним, никогда не покидающим русского человека удивлением перед хитростью немца сказал Жук.- В котел ведь,, скажи пожалуйста,- повторил он с видимым удовольствием оттого, что он все-таки нашел этих хитрых немцев.
Сабуров был доволен - и тем, что Жук жив, и тем, что он взял в плен немцев, но ноги его вдруг подкосились от усталости,, и, сев на первый подвернувшийся стул, он почти равнодушно сказал, вытирая пот со лба:
- Да, значит, в котел...
- В котел,- с удовольствием в третий раз повторил Жук;- Что прикажете делать с ними, а?
- Вы в полк пойдете к себе?-спросил Сабуров.
- Да.
- Возьмите автоматчиков и сведите их туда, а потом дальше передадите.
- Есть свести к себе,- с радостью сказал Жук,- а автоматчиков не надо, у меня и так не убегут.
Услышав это, Сабуров почувствовал уверенность в том, что немцы действительно от него не убегут, и в то же время некоторую неуверенность дойдут ли они с ним до штаба.
- Вы их доведете? - спросил он.
- А то как же, доведу...- ответил Жук тем ненатуральным тоном, при помощи которого люди, вообще не умеющие лгать, хотят изобразить в трудных случаях особую правдивость.- Вы теперь тут все хозяйство более или менее уже знаете?
- Более или менее,- ответил Сабуров.
- Ну, я к себе,- сказал Жук.- Прощаться не буду, я еще к вам в гости приду.
- Приходите,- улыбнулся Сабуров.- Я себе пока тут квартиру подыщу.
Жук уже повернулся, но, уходя, добавил:
- Только в нижнем этаже советую, в бельэтаже продует. Как увидят немцы, что в бельэтаже расположились, так все окна вместе со стенкой выбьют, уж это точно.
Сабуров в самом деле выбрал себе для временного командного пункта одну из полуподвальных, впрочем довольно светлых и больших, комнат. Когда он присел и, нахмурив лоб, пытался сообразить, что ему предпринять дальше, ввалился Конюков, волоча за собой пленного - рыжего немолодого немца, примерно его лет и комплекции.
- Словил, товарищ капитан. Словил и вам представляю...
У Конюкова был победоносный вид. Хотя он так же, как и Жук, скрутил пленному немцу руки за спиной, но теперь добродушно похлопал его по плечу. Немец был его добычей, и Конюков относился к нему по-хозяйски, как к своему добру. Сабуров, заметив по лычкам, что это фельдфебель, задал ему на ломаном немецком языке несколько вопросов. Немец ответил хриплым, придушенным голосом.
- Что говорит, а? Что говорит? - два или три раза, перебивая немца, спрашивал Конюков.
- Все, что нужно, говорит,- сказал Сабуров.
- Хрипит... Ишь ты, голос потерял,- удовлетворенно заметил Конюков, сам запыхавшийся от борьбы с немцем.- Это я его маленько придушил. А кто же он теперь по ихним званиям будет?
- Ты до кого в старой армии дослужился?
- До фельдфебеля,- ответил Конюков.
- Вот и он фельдфебель,- сказал Сабуров.
- Значит, так на так,- разочарованно протянул Конюков.
На завоеванной территории постепенно все образовывалось. Пленных набралось одиннадцать человек, и их свели в одну полуподвальную каморку. От Гордиенко из соседнего дома уже протянули телефон. Масленников, как сообщили связные, с остальной частью батальона скоро должен был прийти сюда.
В окнах полуподвала, заваливая их камнями, домашними вещами, чем попало, располагались пулеметчики и автоматчики. За каменной стеной, там, где указал Сабуров, поспешно рыли себе окопы минометчики. О том, чтобы раньше следующей ночи подтащить сюда кухни, нечего было и думать. Сабуров приказал людям расходовать неприкосновенный запас. Наблюдатель, забравшись высоко на чердак, под обгоревшую крышу, сообщил о продвижении немцев по ближайшим улицам.
Гордиенко сказал по телефону, что у него все в порядке, взял четырех пленных и укрепляется, ожидая дальнейших приказаний. Сабуров ответил, что единственное приказание - укрепляться как можно скорей.
Когда наконец протянули провод от Парфенова, Сабуров взял трубку.
- Лейтенант Григорьев слушает,- послышался молодой тонкий голос.
- А где Парфенов?
- Он не может подойти.
- Почему не может?
- Он ранен.
Сабуров положил трубку. Как раз в эту минуту к нему явился запыхавшийся и счастливый Масленников.
- Вот сюда попали, когда шел,- объявил он торжественно, показывая краешек галифе с дыркой от пули. Сабуров усмехнулся:
- Если это вас так радует - боюсь, что-вы тут часто будете ходить веселым. Привели людей?
- Привел.
- Без потерь, надеюсь?
- Трое раненых.
- Ну, это ничего... А у меня только убитых двадцать один,- шепнул он на ухо Масленникову.- Побудьте тут, я сейчас вернусь.
Взяв с собой Петю, Сабуров прошел по нижнему коридору до правого конца здания, вылез через пролом и, прячась между редкими чахлыми деревьями, перебежал к соседнему дому.
Немцы не сразу заметили его, и над его головой просвистело лишь несколько одиноких пуль.
Он застал Парфенова в той же комнате, где у телефона сидел лейтенант Григорьев. Парфенов лежал на полу. Под голову у него были подложены две полевые сумки - своя и чужая. Он истекал кровью. Большой осколок мины разорвал ему живот, и когда вошел Сабуров, Парфенов только понимающе и грустно посмотрел на него и ничего не сказал.
Сабурову было жалко Парфенова, как всегда особенно жалко бывает людей, погибающих в первой схватке. Этот маленький, худенький человек, прибывший в батальон во время переформирования и до смешного не умевший приказывать и повелевать, сейчас так мужественно и спокойно вел себя, так просто, не жалуясь, не говоря ни слова, умирал, что Сабурову невольно захотелось оказаться поближе к нему и сказать что-то самое хорошее. Сабуров сел на корточки и, поправив на лбу Парфенова слипшиеся мокрые волосы, спросил:
- Ну что, как, а, Парфеныч?
Парфенов, видимо, боялся заговорить, потому что тогда ему пришлось бы разжать зубы, а если бы ему пришлось разжать зубы, он закричал бы от боли. Он не ответил, только открыл и снова закрыл глаза, будто сказал: "Ничего..."