— Я сожалею о них, и это все.
— Вы сожалеете о смещении президента Иригойена?
Шепоток пробежал по столовой, в нем слышалось Я недоумение, и одобрение. Мужчина заговорил громче:
— Иполито Иригойен был бездарным. Сегодня только армия может управлять страной. Только она сумеет укротить взбунтовавшиеся умы, и вы увидите, как в ближайшие месяцы Аргентина обретет былое величие.
— Введя закон военного времени? Ограничив свободу прессы? Поощряя доносы? Разрешив пытки? Я очень сомневаюсь, сеньор.
Мужчина от удивления резко подался назад.
— Пытки? Доносы? Как вы наивны! Ничего этого не будет. Генералы наведут порядок в законах, вот и все.
— А все-таки есть основания бояться. — Чего, сеньор?
— Некоторые приказы более убийственны, нежели самые серьезные беспорядки. Но успокойтесь, я не собираюсь запугивать вас. Мы мало о чем знаем, не так ли?
— Я вижу, вы большой пессимист, сеньор… — он запнулся, как бы забыв его фамилию, — Вакаресса…
— Да, конечно, пессимист. Если не сказать, пораженец. В периоды, через которые пройдет Аргентина, пораженцы…
— А не пройти ли нам в гостиную? — внезапно прервал их спор хозяин дома. — Кофе уже ждет нас.
Никто не дал себя убедить. Марсело Мендоса решил положить конец спору.
Все гости поднялись как один.
Флора подошла к Рикардо и зашептала ему на ухо:
— Ты хоть знаешь, с кем спорил? Он отрицательно качнул головой.
— С кузеном генерала Урибуру. Того самого, который поддержал военный переворот.
— Тем хуже. В худшем случае свадьбу мы сыграем ft тюрьме.
— Прекрати. Ты пугаешь меня. У этих людей нет ни капельки юмора.
— Именно это я и ставлю им в вину. — Он показал на террасу, выходящую в сад: — Немного свежего воздуха нам не повредит.
Воздух снаружи благоухал мятой и мелиссой, смесью диких запахов.
— Твой отец — самый умелый садовник из всех, кого я знаю.
— Коллекционировать редкие пряности — его единственная страсть.
— По сравнению с его чудесными деревьями моя араукария — ничто.
— Что может быть естественнее? Тебя тянет на подвиги, его влечет к приятному.
Рикардо нахмурился. Больше, чем грубоватое сравнение, его задела неожиданная сухость тона невесты. Она спросила прямо:
— Ты все еще видишься со своим психоаналитиком? Спросила она это как бы походя, но чувствовалось, что легкость эта была наигранной.
— Да, конечно.
— Ну и как?
Он поморщился.
— Чтобы не забивать тебе голову, я предпочел бы не говорить на эту тему. — Он рукой обвел парк: — У твоего отца свой сад. А у меня — свой.
— Секретный сад? Ты несправедлив. Разве не я побудила тебя обратиться к врачу?
— И я признателен тебе. Ты заставила меня переступить порог кабинета Майзани, но пойти туда со мной ты не можешь. Я этого не хочу. А в чем дело? Ты, случайно, не ревнуешь?
— Ревновать? Ни в коем случае. Просто я кажусь себе обманутой.
Он хотел возразить, но ему помешало неожиданное появление отца Флоры.
— Ну, детки, как идут приготовления к свадьбе?
— Думаю, ваша дочь лучше ответит на этот вопрос, сеньор. Я дал ей карт-бланш.
— Тем лучше. Женщины восхитительны, когда хлопочут об организации празднеств. — Он обратился к дочери: — Могу я наедине поболтать с твоим будущим мужем?
— Он в твоем распоряжении. — Повернувшись, она добавила: — Долго ты с ним не выдержишь…
Флора убежала, Мендоса весело заметил:
— Вылитая мать… — И он взял будущего зятя под руку. — Могу я поговорить с вами с глазу на глаз? Пойдемте. В моем кабинете нам будет спокойнее.
Марсело первым вошел в просторную комнату, стены которой были обшиты резными деревянными панелями. Закрыв дверь, он подошел к маленькому деревянному ящичку, приподнял крышку, взял сигару, не забыв предложить Рикардо.
— Устраивайтесь, пожалуйста. Сигарный ножик и спички вы найдете на угловом столике.
Мендоса выбрал себе «Лондон», с видом знатока понюхал сигару, снял обертку, скомкал и положил рядом.
— Ну, друг мой, как вы себя чувствуете? Я имею в виду ваш брак, конечно.
— Флора, кажется, счастлива. Все складывается так, как она хотела.
Марсело посмотрел ему прямо в глаза:
— Остается чуть больше десяти дней, чтобы передумать.
— Передумать? Но зачем?
Мендоса затянулся сигарой, немного подержал дым в горле, прежде чем выпустить его.
— Могу я спросить вас как мужчина мужчину? Забудьте, если сумеете, что перед вами отец будущей жены, и ответьте мне искренне, без уверток. Сможете?
— Постараюсь, сеньор.
— Есть ли у вас другая женщина? Рикардо изумленно взглянул на Мендосу:
— Другая женщина?
— Вы меня хорошо слышали.
— Ответ: нет, сто раз нет.
— Не обижайтесь на мою бестактность. Если я и позволил себе задать такой вопрос, то лишь потому, что мало знаю вас. Я чувствую, что вы держитесь на расстоянии, и мне кажется, что-то произошло, но не могу определить.
Рикардо машинально поднес руку к голове, будто собираясь пригладить волосы.
— Если вы хотите знать о моих чувствах к Флоре, то сразу же могу успокоить вас. Они те же, что и в первый день.
— В таком случае я задам вам вопрос по-иному: вы счастливы?
Что-то явно ускользало от Рикардо. . — Да, счастлив. Насколько это возможно.
— Вы уверены в этом?
— Простите, сеньор, признаюсь, я не совсем понимаю, чего вы добиваетесь.
— Сейчас скажу. Мне уже стукнуло шестьдесят. Я прошел огонь и воду. Почти как ваш дедушка. Я познал пропасти и вершины, удачи и неудачи. Не думайте, что я всю жизнь курил сигары, комфортабельно устроившись на этом итальянском диване, стоившем мне бешеных денег; почему это люди тратят столько денег на свою задницу? Но к делу… Я путешествовал. Я жил, и главное, я действительно прожил жизнь. Это обогатило меня самого… духовно. Вам понятно?
— Мне кажется…
— Для одних прожить по-настоящему — это значит быть значимым. Для других — это быть и началом, и концом чего-то. Хотя бы один день, один час… Я жил для и во имя кого-то другого.
Мендоса какое-то время смотрел на Рикардо, оценивая его реакцию, потом продолжил:
— Рискуя ошибиться, скажу, что вас это не касается, я наблюдаю за вами несколько месяцев. Вы определенно близки моей дочери: слушаетесь ее, как муж прислушивается к жене. Я не открою вам секрета, сказав, что мы всегда находимся по эту сторону их желаний.
Вы уважаете Флору. Она этого заслуживает. Только вот что: вы не любите ее.
Эта фраза будущего тестя поразила Рикардо. Мысль, что Мендоса решил проверить его, пронзила мозг Рикардо, но тут же он со всей очевидностью понял: Марсело из тех людей, которые видят других насквозь.
— Полагаете ли вы, что любовь, о которой говорится в сказках, необходима в браке? Существуют ведь и другие связи. Привязанность, нежность, можно добавить дружбу. Поскольку вы упомянули об уважении, это чувство тоже можно приплюсовать. Могу вас уверить, Флора не будет несчастна.
— Но она не будет счастлива. И знаете почему? Потому что вы сами не будете счастливы. Доверьтесь моему скромному опыту. Ни одно человеческое существо не может прожить, не встретив когда-нибудь то, что обычно называют большой любовью. Любовью с большой буквы. Это грандиозно. Несоразмерно. Кое-кто может сказать, что я путаю любовь и страсть. Возможно, доля правды в этом есть. Но когда приходит такая любовь, это апокалипсис. Повседневная жизнь нарушается. Границы стираются. Вот чего я боюсь.
— Я понимаю ваши опасения: вы боитесь, что, будучи в браке, однажды утром я испытаю это чувство не к Флоре, а к другой женщине.
— Потому что вы уязвимы и слабы.
— Любопытно. Но кто сказал вам, что я не познал в определенный момент своей жизни… апокалипсис?
— Исключительно мой инстинкт. Инстинкт шестидесятилетнего человека, повидавшего за свою жизнь всякого. Есть люди, лица которых не обманывают: видно, что они берегли себя. Одни тронуты страданиями, на других — следы переживаний. У многих гладкие физиономии, напоминающие спокойную рябь моря.