Появление Рикардо вызвало некоторое замешательство. Разговоры смолкли, все глаза устремились на него.
Чувствуя себя неловко, он справился:
— Александр Влазаки? Спити?
Все молчали, но тут кто-то крикнул:
— Элени!
Тотчас на пороге таверны появилась пухленькая женщина во всем черном. Последовал обмен любезностями, после чего она исчезла так же быстро, как и появилась.
Не зная, что делать, Рикардо застыл в ожидании, стараясь не опускать глаз под впившимися в него взглядами.
Несколько минут спустя женщина в черном сделала ему знак войти. Внутри сидел, развалившись в кресле и положив ноги на стол, мужчина с черными небритыми щеками — без сомнения, хозяин таверны. Он ободряюще махнул Рикардо рукой.
— Проходите… Не бойтесь, я не кусаюсь, — произнес он на смеси английского и греческого. — Вы ищете дом Влазаки? Точно?
Рикардо подтвердил.
Трактирщик встал, взял его за руку и без лишних слов повел за собой. Они пересекли площадь, свернули направо и остановились у входа в переулочек, оканчивающийся тупиком. В нескольких шагах виднелась дверь, выкрашенная в голубой цвет, с небольшой четырехугольной решеткой со сжатыми квадратиками, на которой висело металлическое кольцо. Трактирщик решительно стукнул им три раза, крикнув:
— Алексис! К тебе гость!
Прошло немного времени, дверь приоткрылась. Показалось встревоженное лицо.
— Ты кому-то нужен, — заявил трактирщик. Он улыбнулся Рикардо и повернул к таверне.
— Добрый день. Вы месье Влазаки?
Мужчина вздрогнул. Его тревога переросла в удивление. Чтобы с тобой заговорили по-французски, да еще на Тире — это что-то необычное!
С неловкой поспешностью он ответил:
— Да, это я. Александр Влазаки.
— Я друг Мариоса Стергиу. Он мне посоветовал к вам обратиться.
— Мариос? — Влазаки быстро распахнул дверь. — Входите, пожалуйста. Проходите.
Они оказались в патио, уставленном горшками и цветами, посреди которого находился колодец. Справа вверх вела каменная лестница. Мужчина поднялся по ней первым, но, оказавшись наверху, посторонился, пропуская вперед Рикардо. За порогом его ожидал сюрприз. Стены помещения были увешаны картинами. Возле широкой застекленной двери, выходившей на террасу с видом на море, стоял мольберт. На большом столе в беспорядке лежали кисти, чашечки для разведения красок, палитры. Эскизы, наброски углем. Комната была почти пуста, если не считать двух плетеных стульев, полочки с несколькими книгами. А в одном из углов, под распятием, украшенном сухими самшитовыми веточками, стояла банкетка с вышитыми подушечками. Справа, за приоткрытой портьерой, угадывался узкий коридор.
Мужчина смущенно развел руками, словно извиняясь за скудость обстановки.
— Прошу вас, садитесь, месье…
— Рикардо Вакаресса. Надеюсь, я не очень помешал вам?
— На острове редко перегружаешь себя работой. Аргентинец присел на ближайший стул. Хозяин сел на банкетку.
— Итак, вы — друг Мариоса…
— Друг — это чересчур… Скажем, я встречался с ним пару раз.
— Как он? Все еще служит в министерстве? Влазаки говорил почти без акцента.
— Живет он неплохо, хотя и дал мне понять, что не очень ценит свою работу.
— Неудивительно. Такой человек не может быть чиновником. По правде говоря, мало кто находит в этом удовольствие. Но жизнь не всегда предоставляет выбор. Мне обидно за Мариоса.
Будто что-то неожиданно вспомнив, он в смущении поспешно встал.
— Извините. Я вам ничего не предложил. Желаете выпить чего-нибудь? Может быть, узо?
— Воды. И побольше. Признаться, от такого восхождения у меня горло пересохло.
— Да, подъем крутой. Мы тоже никак к нему не привыкнем.
Он вышел и вскоре появился с небольшим медным подносом, на котором стояли стакан, графин и маленькая пиала с крупными черными оливками. Опустив поднос на стол между двумя кистями, он наполнил стакан.
У Рикардо было время рассмотреть нового знакомого: очень высокий, худощавый, без усов и бороды. Его долговязая фигура как бы парила между полом и потолком. Черные глаза с удивительно длинными ресницами больше подошли бы женщине, тем более что временами они излучали некую томность. Волосы были иссиня-черные как вороново крыло. Рот с полными губами. Движения отличались элегантностью, но без манерности. Сколько же ему лет? Тридцать? Сорок? Рикардо не решился бы дать точный ответ. «Мужчина, женщина и гермафродит были единым существом». Слова Платона как нельзя лучше подходили к этому человеку.
— Вот ваша вода.
Рикардо поблагодарил, смущенно подумав, как бы хозяин не прочел его мысли.
— Итак, месье Вакаресса, что привело вас на Тиру?
— Зовите меня Рикардо. Оставим условности. Вы не против?
— Нет, мне тоже этого хотелось. — Он напомнил: — Я — Александр.
Любопытно, что во время беседы ни один из них так и не назвал другого по имени.
— Я ищу одного человека, — начал Вакаресса. — Женщину. Не исключено, что она могла быть здесь, на Тире, либо на Крите.
Влазаки нахмурился:
— На Тире? Такое невозможно.
— Почему?
— Остров невелик. Всего-то восемьдесят квадратных километров. Все жители — наперечет. Не думаете же вы, что иностранцы остаются незамеченными, тем более женщины. Мы здесь живем как под колпаком. Любимое времяпрепровождение островитян — сидеть у окна. Сплошные пересуды, сплетни, перемывание косточек… И если какая-нибудь иностранка… — Он остановился и уточнил: — Ведь речь идет об иностранке, не так ли?
— Говоря по правде… Я не совсем уверен. Она могла бы быть и гречанкой.
Хозяин непонимающе взглянул на него. Рикардо улыбнулся:
— Да, ответ неопределенный, лучше не скажешь. Но увы, другого у меня нет.
— Насколько я понял, вы ищете кого-то, с кем не знакомы?
— И да и нет. Знаю, знаю, все это звучит довольно невразумительно. Но к сожалению, больше я вам открыть ничего не могу. Не сердитесь.
— Упаси Боже, месье. Я просто пытаюсь помочь вам. Повисла пауза.
— Эта… подруга, вы можете ее описать?
— Черные волосы, короткий нос, родинка на левом крыле носа и миндалевидные глаза.
— Возраст?
— Между тридцатью и сорока. Мужчина, насторожившись, потупился.
— Что вам сказать? Поспрашиваем людей, может, повезет…
— А еще мне негде здесь жить. Меня устроит любой угол.
— Если вы не слишком требовательны, можете остаться в моем доме. У меня есть небольшая комнатка для друзей. Кровать не очень удобная, но…
— Ваше предложение заманчиво. Но мне не хотелось бы мешать вам. Нет, правда. Комнатушка в деревне…
Александр прервал его движением руки:
— Прошу вас. Ваше присутствие скрасит мое одиночество — мы будем говорить по-французски. Надеюсь, я делаю не много ошибок? Давненько не практиковался в этом языке.
— Говорите вы восхитительно. Гораздо лучше меня. Где вы изучали французский?
— В Афинах. Но я жил два года и в Париже. Мне тогда было года двадцать три. Не больше. Сейчас мне сорок два. — В его глазах загорелся огонек. — Изящные искусства… Незабываемое время… Увы, с войной все это кончилось… — Он указал на стены: — Мне трудно было бы скрыть. Я всегда был влюблен в искусство, особенно в живопись.
Рикардо кивнул на одну из картин:
— Ваша работа?
— Работа — слишком сильно сказано. Наброски, или скетчи, так было бы вернее.
На картине был изображен вид Тиры с вершины утеса. Рикардо совсем не разбирался в живописи, но здесь чувствовался блестящий талант художника. Более всего поражала сила, исходящая от полотна. Тона были наложены яростными мазками, равновесие между светлыми и темными было сознательно нарушено, тем самым подчеркивая экспрессию разыгравшейся стихии — величественного моря.