— Не рано ли? — с легким сомнением спросил Ростовцев, чрезвычайно заинтересованный услышанным. — Ведь у вас всего несколько случаев.
— Нет, не рано! Во-первых, мы совершенно уверены в успехе. Во-вторых, ждать некогда. Каждый день, каждая неделя дорога. Я не могу ждать, потому что с каждым днем становится все больше и больше искалеченных людей, увеличивается число тех несчастных матерей, одну из которых — помнишь? — ты видел в памятный день нашей встречи. Я должен торопиться, должен внедрить свою методику во фронтовые госпиталя и медсанбаты. А отшлифовываться и дорабатываться буду на ходу. В этом мне опять помогут товарищи. «Ум хорошо, а два — лучше» — слышал?..— Ветров прошелся по комнате еще раз и сел на прежнее место. Закурив, он продолжал уже спокойнее: — Наконец, если и выявятся какие-нибудь недостатки, то они будут легко устранимы, потому что мы все продумали до мелочей...— Он помолчал и тихо добавил: — А когда все будет налажено — подаю в партию. Как ты думаешь, Борис, примут?
— Конечно, — ответил Ростовцев. — Только зачем ждать? Ты можешь подать в партию сейчас. Я с удовольствием дам тебе рекомендацию. Я уже имею стаж.
— Благодарю, — возразил Ветров, — но вот это-то как раз делать и рано.
— Почему?
— Потому что я еще ничем себя не проявил, а член партии — это очень серьезно! По-моему, на звание большевика может претендовать тот, кто доказал либо трудом, либо героическим подвигом, что достоин этого звания. А я? Что сделал я?.. В первые месяцы войны кончил учиться, затем снова учился в клинике, а потом начал работать в госпитале... И только! Правда учился неплохо, работать тоже стараюсь лучше, хоть иногда и ошибаюсь. Но всего этого мало. Я должен доказать, именно доказать, что не зря копчу небо. И когда докажу, — сам попрошу тебя дать рекомендацию! А получив билет, буду знать, что получил его не зря!
Наблюдая за Ветровым, слушая его горячую исповедь, Борис испытывал тревожное чувство. Он понял, что Ветров целиком захвачен своей мечтой, что он живет ей, думает о ней каждую минуту, и что, значит, он имеет цель, настоящую и определенную. И он сравнивал с ним себя, сравнивал свое намерение писать музыку с его работой. Это была тоже цель, но цель, как ему показалось, еще далекая, еще неясная. И в то время, как Ветров уже чего-то достиг, он еще ничего не сделал. Вероятно, поэтому сейчас, когда он сидел с ним рядом и слушал его, в нем зародилось что-то очень похожее на зависть. Вздохнув, он нащупал клюшку и с усилием поднялся.
— Ты куда? — спросил его Ветров.
— Пойду к себе. В палату.
— Не торопись, посиди еще.
— Да нет уж, пойду. Поговорили, довольно...— Он медленно заковылял к двери и у порога остановился: — Так относительно комиссии не поможешь?
Ветров повернулся к нему всем туловищем.
— Нельзя, Борис. Для чего-то ведь существуют определенные законы...
Ничего не сказав больше, Ростовцев толкнул дверь и вышел. Ветров проводил его глазами, открыл чернильницу и принялся дописывать незаконченную историю болезни.
Глава пятая
...Без десяти минут двенадцать. Скоро последние известия.
Тамара включила радио и, отыскав в тумбочке шпульку, перекусила нитку. Конечно, было бы лучше поднять спустившуюся петлю крючком, но он был спрятан где-то у Кати, спавшей после дежурства. Беспокоить ее из-за какого-то крючка не стоило. Уж эти заграничные чулки! Всегда они рвутся после того, как их проносишь один день.