— Куда? — спросила Тамара, развертывая сложенную бумагу.
— Куда? Мало ли, куда. Россия велика, можно ехать куда угодно. А окончательно не решил еще. Вероятно, пока поеду к матери. А там... там видно будет. Мать обрадуется. Хоть и подштопанный сын, хоть и не совсем целый, а все-таки ее, кровный... Да, вот и все, — продолжал он после паузы. — Подлечили меня, научили ходить заново, правда, с палочкой, и надо ехать. А куда ехать и как жить, это нужно придумывать самому. Снова придумывать...
Борис заметил, что Тамара нервничает. Чтение, в которое она погрузилась, было лишь предлогом скрыть волнение. Она прочитала решение комиссии несколько раз и возвратила лист.
— Вы недовольны? — спросила она, протягивая бумагу.
— Еще бы я был доволен! Но я знал, что так будет. Ветров предупредил меня раньше. Если бы подождать, пока он уедет, и проходить комиссию без него, то, по-моему, решение было бы лучшее. Я бы уговорил их как-нибудь. Они меня щупали, вертели, приседать заставляли. Потом смотрели рентгенопленку. Ветров, правда, молчал, но мне кажется, это — его рук дело. Там старичок был хороший, Воронов, если не ошибаюсь, из терапевтического отделения. Пока я стоял за перегородкой, мне было слышно, как он сказал: «Может быть, сделаем человеку хорошее дело? Дадим только ограничение второй степени?» Хирурги же напустились на него: «Как, — говорят, — это можно! Его из части сейчас же пришлют обратно». Ну и решили: «Не годен». Вот и пришел я к вам, вроде как бы попрощаться. А вы встретили меня вот этой... шуткой. — Тамара умоляюще взглянула на него, словно прося остановиться. — Нет, нет, — возразил он — это не должно остаться невысказанным. Я обиделся и в свою очередь оскорбил вас. А ведь вы не догадываетесь, почему я обиделся... Погодите, не прерывайте меня... Конечно, не догадываетесь. И я сам даже только сейчас понял, отчего. Знаете, мне кажется, что я... — он запнулся, — что я... Ну, в общем, это до смешного просто. Кажется, вы нравитесь мне, Тамара.
Щеки Тамары покрылись румянцем.
— Вы не получили еще письма от вашего друга? — спросила она неожиданно, оставляя без ответа его последнюю фразу.— От того, которому вы послали свои ноты?
— Нет, не получил, — Борис быстро взглянул на нее. — Но вы не ответили мне.
— Что я должна ответить вам?
— Что?.. Ну, хотя бы скажите, очень ли неприятно вам было мое... признание?
На лице Тамары появилась теплая улыбка с так хорошо знакомым Борису оттенком извинения. Темные брови чуть-чуть приподнялись, и она внятно произнесла:
— Есть вещи, Борис Николаевич, о которых не говорят, но догадываются. Но как бы то ни было, вы знаете, что я не могу сейчас относиться к вам иначе, как к хорошему доброму другу. Относитесь же и вы ко мне так. Пусть останется между нами все попрежнему. Это будет лучше всего.
Ее спокойный голос действовал как-то отрезвляюще. Борис невольно улыбнулся с грустью ей в ответ и сказал:
— Что ж, вероятно, вы правы. Действительно, так будет лучше. И все-таки мне не хочется расставаться с вами. Мне будет недоставать вас. Я буду хандрить. Ваше присутствие как-то скрашивало мои неудачи, и после отъезда мне будет казаться, что я одинок.
— А Ветров тоже уезжает скоро? — спросила Тамара, чтобы перевести разговор на другую тему.
— Да. Я завидую ему: он едет на фронт доделывать начатое. И я верю: у него все будет удачно. Он не такой человек, чтобы останавливаться на полдороге. И он молодец! Кажется, что он незаметен, а между тем он упрямо и настойчиво проводит в жизнь свою идею. Он не любит много говорить, но сделает много.
Тамара о чем-то напряженно думала.
— Знаете, — внезапно сказала она, — давайте устроим завтра прощальный вечер в честь отъезжающих. И, кроме того, отпразднуем нашу победу и взятие Орла. На дежурстве меня заменят. Вы свободны и пригласите Ветрова. Соберемся вчетвером и простимся. Мы так привыкли друг к другу, что просто расставаться, по-моему, нехорошо. Согласны?
На маленьком столике, примостившемся в углу, лениво крутился диск патефона. На черной пластинке лежала блестящая дорожка от яркого света электрической лампочки. Мембрана размеренно колебалась.
Комната после того, как были вынесены кровати и все лишние предметы, казалась расширившейся. Посередине скромно стоял стол с чистенькими приборами и стаканчиками, добытыми из кухни через посредство того же дяди Гриши. Около стола расположились четыре стула. Еще несколько стульев стояли по бокам у стен.
Тамара, уставшая от приготовлений, села у столика с патефоном и подняла мембрану. Сразу стало тихо.