– Иван Иванович, это ваша дочь? – спросил Ветров.
– У меня не было детей,- ответил Воронов, не оборачиваясь. – Я не женат.
Ветрову показалось, что чашка, которую ставил Воронов, стукнула о блюдце сильнее.
– Это просто моя знакомая... Давнишняя знакомая.
– Красивая девушка.
– Да, когда-то я был такого же мнения. Но с тех пор прошло очень много времени. Целых тридцать лет! Вы представляете, сколько воды утекло с тех пор, и как все изменилось?.. Ну, а теперь прошу садиться! Вот сюда, – он пододвинул стул.
– Спасибо.
Он налил вино, и Ветров поздравил его со знаменательной датой. Иван Иванович лишь пригубил рюмку.
– Что ж вы не пьете?
– Не обессудьте. Сколько могу. Старику скидка,- ответил Воронов, наливая собеседнику снова.
– Так не годится. Ради такого случая и не выпить...
– Нет, нет. Вы на меня не смотрите. Вы человек молодой, вам можно и даже, знаете, полезно выпить, а я, извините, дожил до старости и не научился. Я с вами лучше чайком чокнусь.
Воронов налил чаю, темного, густого.
– Люблю крепкий,- сказал он.- В привычку вошло...
Ветров опрокинул в рот рюмку и отодвинул ее подальше. Он бросил в стакан ломтик. лимона и, помешивая ложечкой, старался его раздавить. Ложечка глухо позванивала о стекло, а лимон выскальзывал.
– Иван Иванович, – спросил Ветров, возвращаясь к прежним мыслям,- давно вы здесь работаете?
– Да уж с полгода.
– Вот вы всех здесь знаете, вероятно. Скажите мне, что за человек этот Михайлов?
Воронов ответил не сразу.
– Я понимаю ваш интерес, – произнес он, подумав. – Вы хотите знать, с кем вам придется работать. Говорить о знакомых за глаза я не люблю, мне кажется это нечестным. Но здесь я, пожалуй, удовлетворю ваше любопытство... Насколько мне известно, это опытный и хорошо знающий свое дело врач. Операции он делает мастерски. Послеоперационная смертность у него чрезвычайно мала, и в этом отношении ему следует воздать должное. Но мне кажется: он считает, что все его дело – хорошо проведенная операция. Он следит за больным до тех пор, пока не минует непосредственная опасность, а потом сразу забывает. Когда он видит, что теперь уже оперированный не умрет, он охладевает, и ему становится все равно, месяц или два проваляется тот в кровати... А хирургию неоперационную он вообще не любит. Вы посмотрите, в каком положении у него больные с переломами! Он их иногда просто не замечает, перепоручая сестрам. И в результате здесь его показания хуже... И еще есть у него одна черта, которую, кстати, не все знают. Он, по-моему, в некотором роде перестраховщик. Это, конечно, звучит несколько грубо, но по существу это так. Я знаю несколько случаев, когда он, не задумываясь, делал ампутацию конечности, если воспалительный процесс грозил распространиться. Это, может быть, в принципе правильно, но лично я постарался бы использовать сначала менее радикальные меры, чтобы предотвратить процесс. И только потом решился бы на ампутацию. Отрезать и выбросить ногу нетрудно. Но надо подумать о том, как такой человек будет жить дальше? Ведь у него впереди целая жизнь... В таких случаях не надо спешить. Нужно очень много думать, взвешивать, поставив на место больного себя. Нужно иметь, я бы сказал, особое чувство меры... Вам я это говорю потому, что вы еще молоды, и, вероятно, горячи. Не увлекайтесь чрезмерно ножом, помните, что врачевать – это еще не означает: резать! Почему я вам характеризую так Михайлова, вы должны понять. Вам необходимо взять от него все хорошее, но не перенимать плохое, которое, собственно говоря, есть в любом из нас.
– Я понимаю вас и благодарю за совет,- ответил Ветров. – Но мне бы хотелось, чтобы вы охарактеризовали его и как человека.
Воронов, не торопясь, допил свой стакан, налил его снова и лишь после этого ответил:
– Это к делу не относится. Извините, не скажу.
– Почему?
– Потому что каждый человек, оценивая другого, может ошибаться. Я могу думать о нем так, а кто-нибудь еще иначе. Все зависит от личности оценивающего... Да вам это и не нужно. А если понадобится, разберетесь и сами.
– Но ведь вы уже много мне сказали, – попытался возразить Ветров.
– Все то, что я вам говорил, было мнением врача. Врач рассказал вам о собрате по профессии. А сейчас вы потребовали совершенно иного...- Он отправил в рот кусочек сахару и замолчал, добродушно поглядывая на собеседника.
Ветров постепенно привыкал к новой обстановке, знакомился со своими сотрудниками. Через неделю он уже окончательно освоился. Кроме Ветрова и Михайлова в отделении работала еще одна женщина – врач Анна Ивановна. Она вела несколько палат преимущественно с нетяжелыми больными. Заняться хирургией ее вынудило военное время, и Ветрову, как только он познакомился с ней, стало ясно, что у нее нечему было учиться. Наоборот, когда Михайлов, убедившись, что на Ветрова можно положиться, разрешил ему оперировать самостоятельно, Анна Ивановна высказала желание постоянно ему ассистировать.