Тимошихин замолчал. Слушатели, хотя и знали конец, но напряженно ждали продолжения.
– Ну, а дальше что? – спросил Ростовцев.
– А дальше мне от отца выволочка была. И ружье он у меня отобрал и спрятал.
– Почему же?
– Так он, товарищ лейтенант, не медведя убил, – ответил за Тимошихина кто-то из бойцов. – Он свою Буренку покалечил.
– Покалечил Буренку, – согласился Тимошихин все так же серьезно. – Свою же корову и покалечил. Пришлось потом прирезать. А был бы медведь – непременно я бы его положил...
Бойцы снова засмеялись. Ростовцев тоже не мог не улыбнуться.
– Однако, и на работу пора,-сказал Тимошихин, неторопливо поднимаясь. – Побалагурили – и хватит.
Он первым вышел из помещения. Вслед за ним двинулись улыбающиеся люди. Теперь они уже как-то меньше чувствовали усталость, и кое-где слышались шутки.
К вечеру основное было сделано. Спустя несколько часов через станцию прошел первый поезд, и стало известно, что опасность миновала. Клин, забитый финнами в оборону соседнего участка, был пересечен у основания в результате двухдневных боев. Противник оказался в окружении. Ему пришлось разбиться на отдельные группы и выходить из окружения частями. Эти группы благодаря маневренности просачивались обратно в свое расположение, но часть из них, столкнувшись с подразделениями регулярных войск и пограничных отрядов, несших на себе задачу охраны тыла, была или истреблена в мелких стычках, или рассеяна.
Узнав об этом, Ковалев как-то сразу охладел и перестал интересоваться оборонительными работами. Когда Ростовцев сделал ему замечание, он недовольно ответил:
– По-моему, хватит и того, что уже построили. Все равно финнам сюда не добраться: далеко очень, и снег скоро растает. Кабы зима была, тогда другое дело. Когда снега нет, финн не страшен...
Ростовцев выслушал его и холодно ответил:
– Я вас не спрашиваю, страшен вам противник или нет. Я только напоминаю вам, что вы становитесь слишком беспечным. Мне кажется, что в делах подобного рода лучше перетянуться, чем недотянуться, чтобы потом не жалеть о невозвратном...- он помолчал и добавил.- Кроме того, я думаю, что вы помните о нашем уговоре?..
После того, как напряжение, вызванное известием о прорыве финнов, миновало, все вошло в прежнюю колею. У Ростовцева появилось больше свободного времени, и он употреблял его, в основном, на писание писем. Однако было рано ждать ответа, потому что той недели с небольшим, которая прошла со времени его пребывания здесь, было мало, чтобы письмо дошло до места назначения. Тысячи километров отделяли его от знакомых и родственников, и порой ему было как-то странно думать, что где-то существуют люди, с которыми он еще так недавно виделся, говорил. Закрывая глаза, он представлял себе лицо Риты, пытался отгадать, о чем она думает и что делает в это самое мгновение.
Он вспоминал ее последние слова, сказанные ему на вокзале, вспоминал, как касались его лица ее мягкие волосы и как холодна была нежная кожа ее лица. Оставаясь наедине, он вынимал из бумажника ее карточку и деньги, которые она дала ему, чтобы он вернулся, надеясь в тот момент даже на призрачную примету. Три новенькие бумажки слабо шуршали в его руках, и какая-то особая душевная боль заполняла его. С грустной улыбкой он смотрел на ее фотографию. Ее прическа, овальный медальон на шее, маленькое, с булавочную головку, белое пятнышко у угла ее глаза, своенравная морщина между сходящимися бровями, – все эти детали казались ему бесконечно дорогими.
Когда расстаешься с человеком, которого любишь, то в воспоминаниях о нем сохраняется всегда одно хорошее. И даже то, что при общении с ним прежде не нравилось, приобретает после разлуки особый оттенок. Думая о Рите, Борис также не вспоминал о тех мелких размолвках, которые временами у них бывали. И если они, помимо его воли, возникали в памяти, то он вспоминал лишь, как она, всегда гордая, приходила к нему первой и, смущаясь, признавала свою неправоту. Потом она делалась с ним нежнее и проще, стремясь загладить прежнее, потому что в большинстве случаев причиной таких размолвок являлась она сама.
Внешне Ростовцев был всегда спокоен. По его поведению трудно было бы догадаться, что он думает еще о чем-то кроме своих служебных дел. Но временами ему мучительно хотелось иметь рядом человека, который бы его понял и которому бы он мог спокойно доверить свои думы.