Ростовцев сильно изменился. Лицо его похудело, нос заострился, глаза ввалились. Шея до подбородка была забинтована толстым слоем белой марли. От этого он не мог поворачивать голову и лежал неподвижно, следя за вошедшими одними глазами. Несмотря на перемену, Ветров сразу узнал его по рассыпавшимся на подушке светлым волосам.
Крупными шагами подошел он к койке и протянул руку:
- Здравствуй, Борис! Узнаешь?
Раненый долго и пристально смотрел на посетителя лихорадочно блестящими глазами. В них не было ничего - ни удивления от неожиданной встречи, ни радости. Они блестели невыразительно, и Ветров подумал, что это - от повышенной температуры.
- Узнаешь? - повторил он, наклоняясь.
- Узнаю... Здравствуй... - прошептал Ростовцев одними губами. - Мне трудно говорить... Шея...
Ветров слегка приподнял одеяло и сам пожал его руку. Он почувствовал, каким слабым и неуверенным было ответное пожатие. Сестра, подойдя сбоку, вынула термометр.
- Тридцать девять и семь, - шепнула она. - На одну десятую больше.
- Что ж, возьмем тебя в перевязочную, - произнес Ветров, обращаясь к Борису. - Там и посмотрим, что делать дальше.
Ростовцев, удерживая его, сделал слабое движение одними пальцами.
- Погоди, - зашептал он, морщась от боли. - Резать будешь?
- Не бойся, только посмотрим. Может быть, у тебя гной скопился. Его нужно убрать и тогда станет легче и пропадет температура.
- Резать... не дам. Не дам... Меня уже хотели резать... Не дал. И тебе не дам... Пусть лучше... так. Мне без ноги... не жить.
- Ну, не волнуйся и молчи. Говорить тебе вредно. Отрезать ногу тебе никто не собирается. Я же сказал, что только посмотрим и удалим гной, от которого у тебя температура. Я удивляюсь даже, почему тебя в таком состоянии везли. Лежать тебе нужно. Это просто ошибка врачей, которые тебя смотрели.
- Я сам настоял, - ответил Ростовцев, все так же морщась. - Они хотели меня резать, оставить без ноги. Я сам не дал... И тебе... не дам.
Заметив, с каким трудом Борис говорит, Ветров вышел, чтобы не утомлять его. Он видел, что ранение Ростовцева серьезно. Не решаясь осматривать его самостоятельно, он вызвал в отделение Михайлова, чтобы вместе с более опытным врачом сделать заключение о том, как поступать дальше. Если бы речь шла о ком-нибудь постороннем, он не стал бы беспокоить старшего хирурга. Но с Ростовцевым он не мог поступить иначе. Слишком сложны были взаимоотношения между ними, чтобы Ветров решился взять в свои руки на свой страх и риск его судьбу.
Михайлов пришел через час. Он был явно не в духе оттого, что его подняли ночью. Об этом говорило его кислое измятое лицо с красными, не совсем проснувшимися глазами.
- Ну, что тут у вас произошло? - спросил он, по обыкновению сильно картавя.
Поздоровавшись, Ветров пояснил, что прибыл серьезный больной, и он счел необходимым консультировать его с ведущим хирургом.
- Дайте историю болезни.
Ветров предупредительно исполнил его требование. Михайлов пробежал глазами исписанный листок.
- А вы сами смотрели больного? - спросил он, хмурясь.
- Я полагал, Лев Аркадьевич, что нет смысла тревожить больного дважды и поэтому решил вызвать вас тотчас же. Я ограничился лишь беседой. Выяснилось, что на этапах эвакуации ему была предложена ампутация бедра, но он от нее отказался.
- Тут и выяснять нечего, это указано в истории болезни, - Михайлов иронически взглянул снизу вверх на стоявшего перед ним Ветрова.
- Простите, этого я не заметил, - смутился тот.
Михайлов протянул ему только что отложенный лист и подчеркнул ногтем соответствующее место. От ногтя на бумаге остался длинный небрежный росчерк. Чьей-то рукой здесь было написано, что от предложенной операции больной отказывается и, согласно своей настойчивой просьбе, эвакуируется в тыл. Под этим стояла подпись Ростовцева. Ветрову ничего не оставалось, как промолчать.
- Давайте больного на стол, - сказал Михайлов, надевая халат.
Перевязочная была залита ярким светом. Стеклянные столики с инструментарием блестели особой больничной чистотой. Их выкрашенные белилами ножки легко касались пола. В глубине комнаты двигалась белая фигура сестры, бесшумно переходившая от столика к столику.
- Начнем с шеи, - сказал Михайлов, приподнимая пинцетом марлю. Он бегло осмотрел широкую, с разошедшимися краями, рану, тянущуюся от правого угла челюсти наискось книзу. - Это неопасно. Через месяц останется шрам и больше ничего. Положите пока мазь Вишневского, - сказал он. сестре. - Теперь показывайте ногу... Между прочим, вам повезло, голубчик, - обратился он к Ростовцеву. - Задень вас осколок сантиметра на два поглубже, и вам пришлось бы распрощаться с белым светом. Вы счастливый.