Едва скинув пальто и наспех повесив его на вешалку, он подошел к этажерке с книгами и достал учебник. Усевшись у окна так, чтобы солнце освещало его, он торопливо перелистал страницы и отыскал главу о газовой гангрене. Он перечитал ее несколько раз, надеясь найти что-нибудь новое, ускользнувшее от внимания прежде. Но все было так, как он представлял себе и до этого. Он отложил книгу и перебрал в памяти все мелочи, которые уловил в состоянии Ростовцева, придираясь к самому себе и стараясь нарочно доказать себе свою неправоту.
В тех случаях, когда он не был уверен в правильности своих заключений или когда обстоятельства заставляли его сомневаться, он намеренно старался сам опровергнуть то, что отстаивал. Он придирчиво находил различные факты, говорящие не в его пользу, тщательно взвешивал их, и только после анализа отбрасывал, убедившись окончательно в том, что они не противоречат первоначальному суждению.
Он долго думал, невидяще смотря в парк через оконное стекло. Наконец, проведя рукой по волосам, встал и произнес вслух:
- Нет, все-таки прав я, а не он. И я докажу это!
Ему стало как-то сразу легче. Поднявшись, он включил чайник. Потом опять подошел к окну. Солнце светило ярко, и он вдруг подумал, что пришло время выставить раму и впустить весну в комнату. Он взял нож и начал отковыривать замазку.
- Лето почуяли, дорогуша? - услышал он за спиной мягкий голос Воронова, незаметно вошедшего в комнату.
- Да, Иван Иванович, - ответил Ветров, на минуту отрываясь от своего занятия и здороваясь. - Хочу проветриться немного. Только что с дежурства пришел и показалось душно... Очень уж погода хороша...
Воронов сел у стола. После продолжительной паузы он сказал:
- А ведь вы не в своей тарелке, юноша. Вижу, что сегодня у вас что-то случилось...
- Отчего вы так думаете, Иван Иванович? - спросил Ветров, продолжая отковыривать замазку.
- Догадываюсь по некоторым признакам.
- Каким же?
- Во-первых, вы сами сказали, что пришли с дежурства. Во-вторых, вы пришли домой не сразу, а где-то пропадали. Полчаса назад ваша комната была на замке. В-третьих, по вашему лицу заметно, что вы устали. Оно желтое, измятое. И, несмотря на это, вы не ложитесь спать. И, наконец, самая главная улика - учебник на столе. Причем он открыт на определенном месте. Голову на отсечение даю, что у вас какие-то неприятности!
- Вы Шерлок Холмс, Иван Иванович, - улыбнулся Ветров. - Действительно, у меня есть что вам рассказать... Будьте добры, выключите чайник... Кстати, вы пили чай?
- Да, недавно.
- Думаю, от одного стаканчика не откажетесь?
- Вы угадали, дорогуша.
- Тогда подождите минуточку. Я закончу свое дело, раз взялся, - и мы по-летнему попьем чайку у открытого окошка вприкуску с моими новостями. - Он заторопился.
В комнату хлынула волна свежего воздуха.
- Смотрите, как хорошо, - сказал Ветров. - Зеленеет первая травка, пробуждаются деревья, оживает природа. Сегодня после дежурства я бродил по городу. Мне показалось, что я окунулся в какой-то новый мир. Я только сегодня почувствовал, что пришла весна.
- Она давно пришла, дорогуша. Она скоро кончится.
- Знаю... Но почувствовал ее я лишь утром. - Он быстро собрал на стол, уселся против Воронова и сказал: - Знаете, Иван Иванович, с вашей легкой руки я сделался любителем чая. Это первое, чему я от вас научился.
- Наука несложная, - усмехнулся старик и вспомнил: - Вы что-то обещали мне рассказать? Я слушаю...
Ветров начал издалека. Он вспомнил школьный выпускной вечер, шахматную партию, окончившуюся для него так неудачно, встречу с Борисом и Ритой, и, наконец, дошел до разговора с ведущим хирургом. Этот разговор он передал очень подробно. Воронов, слушая, спокойно помешивал ложечкой в стакане, ожидая, когда чай остынет. По его выражению было трудно судить о том, как он относится к повествованию. После того, как Ветров умолк, он не спеша отхлебнул из стакана и сказал:
- Видите, я угадал: с вами произошли интересные события. Вы все же погорячились. Так нельзя. Михайлов - опытный врач. С его мнением нужно считаться. Может быть, вы незаслуженно его обидели.
- Но я чувствую, что прав, - возразил Ветров. - Михайлов тоже человек. Он тоже может ошибаться, как и все другие. Тем более, что погоня за процентами заслонила от него все остальное.
Иван Иванович, подумав, налил чай на блюдечко.
- Мне, конечно, трудно судить сейчас, кто из вас прав, а кто нет, - сказал он. - Я не специалист в вашей области и, кроме того, я даже не видел больного. Но дело не в этом. Я боюсь, что вы не были достаточно объективны в ваших рассуждениях. Насколько я понял, Ростовцев не только артист, но еще и друг той девушки, которую вы любили когда-то, а возможно, любите и сейчас... - Ветров хотел возразить ему, но он жестом остановил его и продолжал: - Даже если бы это было так, вы все равно будете доказывать противоположное. Вы, дорогуша, человек гордый и самолюбивый. В сочетании с хорошей головой это неплохие качества. Но они же заставят вас скрыть истину. Может быть, вы сами себе доказали, что не любите эту девушку. Но любовь, к тому же еще первая, никогда не проходит бесследно, особенно, если она осталась без ответа. Вам предпочли другого, и судьба этого другого теперь в ваших руках. И вы постараетесь сделать для него все, что в ваших силах. В этом будет ваш ответ девушке, которая вас не оценила. В том, что вы не питаете особо дружеских чувств к Ростовцеву, я почти не сомневаюсь, как и в том, что он не слишком расположен к вам. И все-таки вам страстно хочется сохранить ему прежнее положение в жизни, положение блестящее и несравнимое с вашим. И вот здесь назревает противоречие, потому что вам необходимо взглянуть на больного не пристрастно, а глазами врача, хладнокровно и обстоятельно. Чудес на свете не бывает, и нужно очень трезво взвесить все доводы за и против ампутации, чтобы промедлением не сделать ему хуже. Сделали вы это или нет? Вернее, сумели это сделать или не сумели?