— Папиросы, пожалуй, не хуже ваших? Как вы считаете?
— Даже лучше.
— А это вы узнаете? — Ветров вынул из стола только что распечатанную пачку ,и протянул больному.
— Неужели моя? — удивился тот.
— Ваша. Специально хранил для этого торжественного момента... Верно, оттого, что папиросы пролежали у меня, они сделались лучше? — Он засмеялся и добродушно посмотрел на Золотова. — Видите, чудак вы этакий. Я же думаю о вас, а вы мне не верите...
— Да я верю, доктор, — смутился Золотов.
— Ну, тогда, то и спорить не о чем. Ежедневно по десять минут будете ходить, чтобы не развилась контрактура. Придется потерпеть. До выздоровления теперь недалеко. Скоро поедете месяца на полтора в отпуск.
— Это хорошо, — обрадовался сначала Золотов. Но, подумав немного, он нахмурился и спросил: — А без отпуска никак не обойдется?
— Разве вы не хотите побывать доме?
— Откровенно говоря, хочу. Но боюсь, что не время сейчас для этого. Фронт ждет, воевать надо. Надо еще много пройти и расплатиться с теми, кто меня искалечил и чуть не сделал инвалидом. Отдыхать некогда!
— А ваша девушка? — спросила Тамара. — Разве она не ждет вас?
— Она ждала меня до сих пор, подождет и еще. Кончится война, и тогда мы встретимся.
— Ну, хорошо,— сказал Ветров, — об отпуске мы еще подумаем. А сейчас пора отдыхать. На сегодня с вас довольно. Будьте и дальше молодцом.
— Постараюсь, доктор. Спокойной ночи... Спасибо за папироску,— добавил Золотов, поворачиваясь к выходу.
Ветров попрощался с ним и улыбнулся. Здесь дело шло на лад, и он был доволен. Ему хотелось теперь, чтобы также все сложилось и у Ростовцева, который все еще продолжал температурить и за которого он сильно беспокоился. Отыскав его историю болезни, он снова углубился в нее.
«Почему же держится температура? — напряженно спрашивал он себя, стараясь найти этому объяснение. — Надо будет завтра взять его на перевязку и посмотреть, в чем тут дело. Дальше тянуть нельзя...» — Подумав так, он несколько успокоился. Ему захотелось взглянуть на Ростовцева, и он прошел в его палату.
Борис не спал. По его просьбе синюю лампочку заменили обычной, и в палате было светло. На груди его лежала сложенная газета. Устремив взгляд вверх, он о чем-то думал и едва ответил на приветствие. Ветрову показалось, что Ростовцев чем-то озабочен.
— Как дела, Борис? — спросил он, усаживаясь рядом.
— Ничего...
— Термометр больше не подстукивал? — в голосе Ветрова прозвучала ирония. Его собеседник ничего не ответил, и он после небольшого молчания продолжал: — У меня сюрприз тебе припасен. Сказать?
— Скажи...
— На днях сюда Рита приедет... Радуйся!
Ростовцев встрепенулся. Лицо его оживилось. Он хотел повернуть голову, но сильная боль помешала ему. На мгновение он сжал губы и потом сказал:
— Я ничего не писал ей. Откуда она узнала?
— Она получила мою телеграмму. Я послал ее в тот же вечер, как ты сюда прибыл. Позавчера я получил ответ.
— Ты переписывался с ней?
— Нет, это — первое, что я ей написал, — ответил Ветров.
— Спасибо, — поблагодарил Борис.
— Ты доволен?..
— Очень... Хотя бы уже оттого, что одна из твоих сестер настолько мне надоела, что я, вероятно, как только смогу двигаться, обязательно запущу в нее туфлей. Своей глупостью она способна довести человека до сумасшедшего дома...
— Про кого это ты говоришь? — осведомился Ветров. — Уж не про Тамару ли?
— Про бесподобную Катю... Знаешь, она недавно меня агитировала попросить тебя отхватить мне ногу по пояс. Говорит, что мужчинам это очень идет. По ее мнению, это очень романтично. Все, говорит, знать будут, по крайней мере, что я на войне был... Сорока какая-то! Хоть бы Рита скорее приехала... Вот дура!..
— Кто — Рита? — удивился Ветров.
— Да Катя, чорт бы ее побрал!
С тех пор, как Ростовцев прибыл в госпиталь, они впервые имели время беседовать друг с другом. Борис рассказывал Ветрову о своих приключениях, о людях, с которыми ему пришлось встречаться в армии и которые ему успели понравиться. Рассказал он ему о Тимошихине, о майоре Крестове.
Когда речь зашла о Ковалеве, шопот Ростовцева сделался прерывистым. Он рассказывал о нем, волнуясь и часто останавливаясь, чтобы перевести дух. Дойдя до того места, как Ковалев покидал базу, чтобы восстановить оборванную линию, он замолчал и положил руку на газету.
— Ну, а дальше что? — спросил Ветров.
— О дальнейшем я сам узнал только сегодня из этой газеты. Там сказано, что он подорвал себя, попав в тяжелое положение и не желая сдаваться живым. Его исковерканное тело нашли неподалеку от места взрыва. Один из нападавших на него финнов был еще жив, когда его подобрали. Он и рассказал, как было дело... Почитай сам.