Адвокат просит разрешения задать несколько вопросов свидетелю Кокорину.
— Гражданин Кокорин, вы утверждаете, что не имели никаких личных счетов с Казанцевой?
— Да, я утверждаю это.
— Почему же тогда другим вы предлагали сделки, а от сделки с Казанцевой отказались?
Сазоныч что-то мычит, запустив руку в нечесаную гриву.
— Встал на честный путь, — выдавливает он.
— Ах, на честный путь! Это очень хорошо, — опять хвалит Сазоныча адвокат. — А я-то полагала тут личные счеты.
На этот раз Тимофей замечает, что улыбается даже Ирина Павловна. Это бывает нечасто.
— Никаких у нас счетов нет, — твердит Сазоныч.
— А вот мы спросим Казанцеву, — говорит адвокат.
— Скажите, Казанцева, не рассердился ли на вас за что-нибудь гражданин Кокорин? Нет? Тогда остается предположить, что гражданин Кокорин действительно либо отказался от старых привычек, либо ему почему-то выгодно опорочить Казанцеву, у него есть какая-то цель.
Тимофей начинает понимать дальний прицел адвоката. Как ни казались в один из острых моментов суда убедительными улики против Нины Казанцевой, все-таки не покидало ощущение, что в деле есть какие-то неясности. Сейчас это ощущение перешло почти в убеждение. Какие-то тени мельтешатся вокруг Нины, кому-то выгодно опорочить ее…
Из суда Нина шла вместе с Ритой и Леночкой. Не успели они зайти в Нинину комнату, как прибежали Галка и Верочка, только что окончившие работу.
— Значит, дело передали на доследование, — с порога закричала Галка.
— А ты откуда знаешь? — удивилась Нина.
— Звонила Юрию Филипповичу. Он считает, что это неплохо, я — тоже.
— Конечно, неплохо. Мы же говорим ей, — подтверждает Леночка Штемберг. — Да мы еще не познакомились. Мы старые подруги Нины.
— А мы новые подруги Нины.
Девушки весело смеются.
— Итак, — заявляет Галка, — я считаю, что достигнут первый успех. Дело отправлено на доследование. Стало быть, у этого самого Дырина ничего не получилось.
— Но… — начинает, было, Нина.
— Подожди, не перебивай предыдущего оратора. Я предлагаю отпраздновать успех. Имеются две бутылки лимонада.
Галка достает из сумки лимонад и кое-какую снедь.
Нина вспоминает все, что произошло на суде. И еще сейчас невольно закрывает лицо руками. Как ей было стыдно и Михаила Борисовича, и Ивана Савельевича, и подруг, и того рыжего парня, с которым она танцевала тогда в клубе. А он сочувствовал ей, этот Рыжий. Хотел подойти после суда. Но ее окружили все свои, и он, видимо, не решился. Только так же, как тогда в клубе, потоптался, будто спутанный.
А Горный только кивнул ей издалека и быстро ушел. И на суде, хотя он и защищал ее, а все-таки в истории с часами решил и себя обезопасить. Нина не знает, как другие, а она-то поняла. За последние дни она не раз перебрала всю историю своего с Горным знакомства, от первой встречи, когда новый заведующий укрощал мерзавца Сазоныча, и до последней — в суде. И ей вдруг показалось, что никогда он не был по-настоящему искренен, за исключением разве вспышек непонятного раздражения, а всегда немного играл, всегда что-то представлял. Но нет! Ей только кажется. Конечно, только кажется. Александр Семенович не может быть таким… И Галка тоже верит ему…
— Ну, что ты, Нина, ну, не грусти, — ластится к ней Верочка.
— Легко говорить. А мне опять ходить к этому Дырину. Вы бы знали, как он разговаривает.
— А может быть, другого назначат? — предполагает Леночка. Ведь в постановлении суда сказано, что следствием не выяснены все обстоятельства дела.
— Вот он и будет выяснять, — возражает Рита Осокина.
— Другого назначат. Мы добьемся, — заявляет Галка. — Что мы все — слабее Дырина?
…Иван Ларионович Дырин абсолютно не понимал, чего от него хотят. Он, Дырин, провел следствие по делу о хищении в семнадцатом продуктовом магазине. Провел, что называется, без сучка, без задоринки. Комар носа не подточит. И вдруг оказалось, он же что-то недодумал и недоделал, ему же все время тычут в нос какой-то непонятной его виной.
Впрочем, его-то, Дырина, не просто объехать на кривой или обвести вокруг пальца. Он, слава богу, не какой-нибудь несмышленыш. У него есть нюх, и он чует, откуда ветер. Продавщица эта — дочка какого-то известного в городе доктора. Доктор хотя и умер, но у него остались друзья. Недаром, когда начальник отдела вызвал его, они сидели там всей оравой. И старики, и девушки из этого же семнадцатого магазина, и два парня. Один невысокий, щуплый, а другой коренастый. Этот коренастый был особенно неприятен Ивану Ларионовичу. Он смотрел куда-то мимо него, словно Дырин действительно был пустым местом. Ну, да этим Ивана Ларионовича не возьмешь. Хуже, что вмешался райком партии. Сам, говорят, секретарь звонил. Вот наши-то и всполошились.