Снова нехотя одеваясь, с трудом передвигая враз отяжелевшие ноги, Нина собирается в прокуратуру.
«Будет ли когда-нибудь конец всему этому? — думает она. — Развеется ли когда-нибудь серая наволочь».
Нине кажется сейчас, что за нее борются какие-то две силы. Одна непонятная и темная, но, очевидно, очень цепкая, все время влечет ее куда-то, ни за что не желая отпускать. А другая, светлая, хорошая, ходит вокруг и никак не может найти ту темную, чтобы побороть ее, чтобы вырвать от нее Нину.
Все реже возвращаются к ней те злые и невеселые мысли об одиночестве, о том, что никто не поможет в глухом горе. Нина знает теперь, как прогнать их. Стоит подумать о Гале, Верочке, о Ленке, Рите, о Михаиле Борисовиче, Иване Савельевиче, Юрии Филипповиче, о многих других. Они теперь все время с ней, каждый день навещают ее, стоит вспомнить о них, и эти черные мысли рассеиваются, как дым на свежем ветру.
Ничего, хватит ей бояться Дырина! В сущности, ведь он ограниченный, даже тупой человек. И он не верит людям. А кто не верит людям, тот нищий духом. Так не раз говорил отец. И как она, Нина, могла не верить людям? Ведь так можно уподобиться тому же Дырину. Нет, сегодня она найдет в себе силы поговорить по-иному с этим чванливо развалившимся в кресле человеком. Сегодня она выскажет ему все.
С таким намерением Нина постучала в кабинет следователя. Но что это? В кабинете совсем другой хозяин.
— Вероятно, мне не сюда? — растерянно спросила Нина.
— Нет, нет, сюда, — высокий полный мужчина приветливо поздоровался с Ниной.
Странно было видеть этого спокойного, доброжелательного человека на месте Дырина. На столе перед ним лежала объемистая папка. А слева — книга.
«Даниил Гранин. «Иду на грозу», — прочитала Нина.
— Знакомо? — поймав ее взгляд, улыбнулся следователь.
— Нет, еще не читала, но слышала. Говорят, хорошая.
— Очень. У нас ведь так об ученых пишут, вообще о специалистах, мыслей их не раскрывают, поисков, а просто изображают педантами, смешными чудаками.
— Папа тоже так считал, — вставляет Нина.
— А здесь, действительно, какой-то интересный мир открывается, — продолжает следователь. — Вы непременно прочтите.
— Обязательно прочитаю. Я вообще Гранина люблю. «Искатели» и «После свадьбы»…
Нина осеклась. «Что это я, так разболталась! Совсем забыла, где и с кем. Как будто я его сто лет знаю»…
Следователь тоже помолчал. Очевидно, понял ее состояние.
— Что ж, приступим к делу…
— Есть лишний билет в кино. Фильм — люкс. «Три мушкетера». Если заплатишь, возьму с собой.
— Зови Ваню. Он, как человек воспитанный, за оба заплатит. А я на один едва наскребу.
— Ладно уж, где наше не пропадало… Пусть за один…
Вечером Тимофей ждал Юльку на том же углу, где когда-то они встретились, чтобы пойти на танцы.
— Прогресс! — весело крикнула Юлька. — Смотрел в мою сторону. — И, как всегда, просунула ему под локоть свою маленькую руку. — Я тебя не случайно взяла. Французы. Галантность. Малость образуешься.
Юлька вежливо кивнула какому-то мужчине.
— Здравствуйте, Александр Семенович.
— Ты… Ты знаешь Горного?
— С незнакомыми пока не здороваюсь, — рассудительно ответила Юлька.
— Откуда ты его знаешь?..
От Юльки Тимофей узнал немного. У них на квартире жил некий Михеич, какой-то спившийся торговый агент, одинокий, больной старик… К нему-то иногда, правда нечасто, заходил Александр Семенович.
Юлькина бабушка удивлялась, что общего у такого солидного, симпатичного человека с потерянным пропойцей Михеичем. Александр Семенович однажды объяснил: они были однополчанами. «Фронтовая дружба крепче каната. К тому же Михеич, хоть и опустился, но человек израненный, заслуженный».
Однажды, когда Михеич долго не платил за квартиру, старуха даже бегала в семнадцатый магазин. Александр Семенович посетовал на Михеича и сам отдал за него деньги. Вообще, он иногда поддерживал Михеича материально.
Бабушке надоел Михеич, и она ему отказала. Однако Михеич не уходил, буянил и оскорблял бабушку. Тут вновь вмешался кстати подоспевший Александр Семенович. Он сказал, что квартира — дело добровольное: «Была без радости любовь, разлука будет без печали». И увел Михеича. Квартирует Михеич теперь в том же районе, у женщины по прозвищу «Шея». Говорят, совсем запился, работать бросил.